Мелисанда слегка улыбнулась и протянула лютню музыканту. Вернувшись на свое место, она заговорила с Дариа. А Конар заметил, что Мергвин наблюдает за его женой. Седые брови были сведены, лоб изборожден морщинами: все в его лице выражало недоумение.
Мелисанда тем временем замолкла на полуслове, схватилась за голову и тихо застонала. Конар спокойно наблюдал, как Брайс подбежал к ней. Дариа уже помогала ей усесться поудобнее.
Рианнон кричала, чтобы принесли воды.
— Ничего страшного, — слабо проговорила Мелисанда.
Очаровательная улыбка вернулась к ней, вновь заиграла на ее лице. И в самом деле — ничего страшного. Конар это прекрасно знал и продолжал наблюдать ней, ничем не обнаруживая своих чувств.
Вокруг Мелисанды еще крутился народ — беспокоились о ее состоянии и, перекрикивая друг друга, давали полезные советы.
Но вот она встала.
— Простите меня, — произнесла она со слабой улыбкой, — но я думаю, что крепкий и долгий сон — это все что может мне сейчас помочь. Мне, конечно, очень жаль, ведь Конар здесь первую ночь.
— Конар? — Рианнон повернулась к нему с широко раскрытыми глазами, она, казалось, ни на секунду не допускала мысли, что он может беспокоить больную жену.
— О, я думаю, ей непременно нужно ложиться. Немедленно, — произнес он подчеркнуто вежливо.
Потом встал, медленно обогнул стол и приблизился к Мергвину.
— Я отведу тебя наверх, милая, а Конар пока что останется здесь, — убеждала Мелисанду Дариа.
О Господи! Как Рианнон могла подумать, что Мелисанду и вправду интересует Конар, Все, о чем она сейчас заботилась, — так это оказаться подальше от всех окружающих.
Конар положил руки на спинку стула Мергвина.
— Она действительно больна? — Он спросил это так тихо, чтобы его мог услышать только старый друид.
— Может быть, она плохо себя сейчас чувствует из-за перевозбуждения на этом пиршестве… — начал было Мергвин.
Конар крепко сжал его плечи.
— Она больна? — повторил он.
— Нет.
— Спасибо, — пробормотал Конар и отпустил плечи доброго старика.
Он пробрался сквозь толпу и подошел к жене. Взяв ее за руки, он поймал ее тревожный, обеспокоенный взгляд.
— Если ты больна, любовь моя, то я не позволю тебе подниматься по лестнице. Я никогда не прощу себе, если с гобой хоть что-нибудь случится.
— Но ты же только что приехал, — пролепетала она. — Ты так редко видишь своих братьев, свою семью… Они, наверное, хотят поговорить с тобой.
— Они поймут, я уверен.
— Конечно, Конар, — откликнулась Рианнон. — Может, вам чем-нибудь помочь?
— Я думаю, что Мелисанда права, — сурово ответил Конар, пристально взглянув на жену. — Я уверен, что крепкий сон быстро вылечит ее. Спасибо вам всем и спокойной ночи! — произнес он громко, чеканя каждое слово. И понес Мелисанду через зал, твердо и уверенно.
Пока он нес жену по лестнице, она не проронила ни слова, только нервно теребила краешек его рубахи, изредка бросая на Конара гневные взгляды.
Тяжелую дубовую дверь, что вела в комнату Мелисанды, он открыл одним ударом плеча, не спуская глаз с жены. Она вскрикнула, когда он, не особенно церемонясь, бросил ее на кровать. Она все же попыталась ускользнуть через потайную дверь, но он преградил ей дорогу.
— Ты обещала.
Это были единственные слова Конара. Она закусила губу, прищурилась, но отступила назад.
— Я больна, — упрямо повторила она. — Я слишком слаба сейчас для этого.
Он презрительно фыркнул.
— Ты совершенно здорова, любовь моя, нечего мне сказки рассказывать!
— Как ты смеешь! — вспыхнула Мелисанда. — Да как ты смеешь думать, что знаешь хоть что-то обо мне. Если ты еще хоть на шаг приблизишься ко мне, викинг, клянусь, я буду кричать.
В ответ он только притянул ее к себе и грубо обнял. Она кричала все время, пока он пытался уложить на кровать.
— Кричи, Мелисанда, кричи! Кричи громче! Пусть все в доме услышат тебя. Никто не будет соваться в спальню к молодоженам, зато все они будут твердо знать, что ты и в самом деле моя и что я не отдам тебя никому и никогда.
Она не двинулась с места, но побелела как мел, судорожно сжав кулаки.
— Все, чего ты хочешь, — прошипела она, — это совокупления. Так пастух выжигает клеймо на своей лошади.
Конар разъярился. Ох, как он жалел, что позволил когда-то Мелисанде завоевать его сердце!
Но было в ее голосе что-то такое, что пробуждало в нем полузабытую нежность. Перед этой нежностью меркли его гнев и желания, злоба и даже решительность. Он мягко коснулся пальцами ее щеки и неожиданно заметил, как резко контрастирует его грубая рука с мраморной чистотой ее кожи. Глаза ее устремились на него — такие глубокие и такие загадочные в своем таинственном мерцании.
— Поверь мне, Мелисанда, ты ошибаешься. На свете не найдется ничего такого, чего я желал бы сильнее, чем тебя.
Она прикрыла глаза.
— Я не верю тебе.
— Когда я сделаю это, ты поверишь. Она едва заметно покачала головой.
— Ты дала слово, Мелисанда. Ты дала слово, и ты его сдержишь, слышишь?!
— Я не могу, — всхлипнула она.
Он так сильно прижимал ее к себе, что невольно почувствовал неистовое биение ее сердца. Неужели она так боится? Она, бесстрашная Мелисанда, отважная и непокорная?
— Как странно, — произнес он задумчиво, — я думал, дочь Мэнона держит свое слово.
Она снова пристально взглянула на него. Конар произнес именно те единственные слова, которые могли подействовать на нее. И он почувствовал, как дрожь пробежала по ее юному телу… Как странно — она так безумно разозлила его сегодня. А потом еще этот вечер в зале…
Конечно, он мог бы взять ее быстро, силой, но не этого хотелось ему теперь. Ему хотелось нежности и близости с ней.
— Свежей и благоухающей, ожидающей и изнемогающей — такой я тебя хочу, — прошептал он ей на ухо.
Она не ответила, и он, не сводя с нее глаз, встал с кровати.
— Я дам тебе еще несколько минут, Мелисанда. Когда я вернусь, я надеюсь, ты будешь готова сдержать свое обещание.
Он повернулся, подошел к стене и, отодвинув гобелен, открыл потайную дверь в смежную комнату и вышел, осторожно прикрыв ее за собой.
«Ты безмозглый болван», — подумал о себе Конар. Затем подошел к очагу и стал греть руки над сумрачно тлеющими углями. — «Интересно, что же последует теперь? Может, Мелисанда, уже воспользовавшись моментом, убежала и теперь рассказывает Рианнон о какой-то страшной болезни, постигшей ее, и уверяет, что ей нужен покой?»