Ирландия — обширна. И Конару всегда найдется там подходящее место. А это — ее страна, и она будет драться за нее.
И она была призвана на поле брани на исходе третьей недели после своего возвращения домой. Филипп разыскал ее в зале и доложил, что группа вооруженных всадников разорила рыбачью деревушку к северу от замка. Она как раз вчитывалась в письмо от Рианнон, стараясь найти хотя бы малейшее упоминание о Конаре, когда Филипп, запыхавшись, вбежал в зал, тут же обратив на себя ее внимание.
— Что мы должны предпринять, миледи?
— Мы совершим вылазку, — поколебавшись, решила она. — Я поеду с вами.
— Миледи, — опешил Филипп, — вы полагаете, это разумно?
— Это совершенно неразумно! — прогремел Рагвальд, входя в зал. — Граф будет просто в ярости.
— Но ведь графа здесь нет, — холодно ответила Мелисанда. — И я поеду с вами.
Она поспешила в свою комнату и распахнула сундук, в котором хранилась вызолоченная кольчуга. В мгновение ока она надела ее на себя, а потом взялась за свой драгоценный меч.
Рука ее, сжимавшая рукоятку клинка, дрогнула, когда она вспомнила об обстоятельствах, при которых она в последний раз вынимала его из ножен. Она почувствовала, как что-то нежное и печальное шевельнулось в душе ее, но тут же постаралась взять себя в руки.
Он наверняка уже знает, что она вернулась домой. И все же до сих пор не появился. А ведь он столько раз клялся, что никогда не покинет ее.
Но ведь она сама покинула его, и теперь он вполне мог решить, что ни она, ни ее драгоценная крепость стоят его беспокойства. И Конара совершенно не волнуют ее переживания. Если он и явится сюда, то только того, чтобы прикончить ее. Да, он будет для нее так опасен, как и любой другой враг.
И Мелисанда сбежала вниз по лестнице в зал. Рагвальд и Филипп все еще сидели там, горячо обсуждая принятое ею решение.
— Я что, должна ехать одна? — спросила она, стоя у лестницы.
Филипп поспешил присоединиться к ней.
Они двинулись навстречу врагам, и Мелисанда чувствовала, как подняла боевой дух в своих подданных одним своим присутствием, как горячо они ей преданны.
Они одержали в тот раз легкую победу, так как столкнулись с небольшой шайкой датчан, рыскавших вдоль побережья без определенной цели. Как только налетчики услыхали топот конницы, они с испуганными воплями побежали к своим ладьям.
Филиппу удалось спасти от рабства очаровательного ребенка: он вырвал его из рук убегавшего налетчиков и с радостью вернул обезумевшей от горя матери. Гастон, старый, но доблестный рыцарь, прикончил предводителя шайки: рассек его до самого пояса своим сверкающим мечом.
Мелисанда с болью наблюдала за стычкой, проклиная людскую жестокость, чувствуя себя совершенно больной. Но какой бы разбитой она ни была, ей нельзя было показывать свою слабость.
Конар ни за что не допустил бы такого.
Если он когда-нибудь объявится.
Если он жив.
Если он вернется к ней.
Через несколько дней их посетил ирландский бард. Он явился пред светлые очи графини, желая ублажить ее слух музыкальной поэмой, уверяя, что ей понравится ее содержание.
На севере острова произошло кровавое сражение. Найалл обрел свободу. Певец слышал о том балладу, сочиненную другим сказителем, но не знал подробностей. Просто на юг страны донеслась весть, крылатая весть, что Ард-Риг жив, что дружина Олафа разбила Мелмордена, Найалла освободили, а Конар в поединке убил их главного врага и теперь вместо него удостоен королевского титула и принадлежавших тому владений.
Мелисанда милостиво благодарила барда за столь любезный визит.
— Теперь он наверняка вернется, — заметил Рагвальд.
Она покачала головой. Вернется ли? А если и так, как она должна себя с ним вести? Но ведь он так нужен им здесь.
А с другой стороны — зачем она ему теперь?
— Он не вернется. Ведь они готовы провозгласить его ирландским королем.
— Но у него есть жена.
— В Ирландии мужчина может отказаться от неугодной ему жены, — тихо напомнила она.
— Он вернется, — настаивал Рагвальд. Однако на следующее утро ее разбудили крики Гастона, ворвавшегося к ней в опочивальню.
— Боже! Боже правый! Вы даже не можете себе представить! Жоффрей все-таки атаковал нас. Сударыня, их великое множество, они заслонили весь горизонт!
Она сильно продрогла. Боже, какой холод! Какая промозглая сырость царила здесь, глубоко под землей, в этой отвратительной темнице, куда заточил ее Жоффрей.
Стараясь отогнать отчаяние, она принялась восстанавливать в памяти события минувшего дня.
О, эти бессчетные вражеские рати на горизонте! Как ужасно началось нынешнее утро!
А потом наступил день. Ей вновь пришлось облачиться в золоченую кольчугу. Она начала сражение с Жоффреем — а потом оказалось, что Рагвальд был прав, а она ошибалась.
Со стороны открытого моря появились грозные ладьи Конара. Словно ураган, он смел войско Жоффрея, атаковавшее стены крепости.
Он явился к ней, заговорил с ней как со своей женой, они выехали с ним рука об руку к ликующему народу.
И, тем не менее, она заявила, что ненавидит его, хотя сама любила его.
А он все равно обнимал и целовал ее, и они любил друг друга, и снова вознеслись на вершину блаженства.
«Я ни за что не расстанусь с тобой». Сколько рал он повторял ей это. Интересно, что он может предпринять теперь?
Мелисанда поплотнее запахнула на плечах свое платье. Ее бросало в дрожь при одной мысли о том, какая толща земли разделяет ее с внешним миром. Зачем ей стараться сдерживать слезы, крики? Разве кто-нибудь увидит, что она плачет, услышит, что она зовет на помощь?
Она зажмурила глаза, молясь о том, чтобы Жоффрей еще долго, долго не приходил сюда опять. Она скорее умрет, чем позволит ему прикоснуться к себе.
Нет, она не может умереть. Она ждет ребенка.
Не стоит ли сказать об этом Жоффрею? Может, это удержит его от насилия?
Нет, тогда он страшно перепугается и наверняка постарается ее как можно быстрее умертвить.
Она вскочила, не в силах вытерпеть эту непроницаемую тьму. Тщетно попытавшись укутаться потеплее, она попробовала согреться ходьбой. Ее ноги были босы, избиты, покрыты кровоточащими ссадинами. Она едва сумела сделать один болезненный шаг, опираясь рукой на стену.
Где-то совсем рядом раздался крысиный писк, и она в ужасе отдернула руку.
Надо бежать, во что бы то ни стало бежать. О, если только Господь будет милостив к ней, она…
Что?..
Вот именно, что? Тогда она признается ему в любви, скажет ему про ребенка. Скажет, что была такой упрямой и своенравной потому, что он не понимал одной вещи: она не могла сдаться ему без боя. Она и сама не понимала, как нуждается в нем, в его любви.