– Да, он татарин. Мустафой звали. А мама у меня русская, православная, в церковь ходит.
– Раньше смешанных браков было больше, – сказал врач. – Пускай ваша мама полежит. И лучше ей сейчас вообще ни о чем не думать.
– Я проконтролирую. Спасибо, – поблагодарил десантник врачей. – До свидания.
– До свидания! – почти одновременно сказали доктор и фельдшер.
Молодой человек закрыл за ними дверь.
– Мама, тебе чего-нибудь надо?
– Нет, я полежу пока, отдохну, – слабым голосом отозвалась женщина.
В четыре часа вечера у Натальи Ивановны в комнате затрещал механический будильник.
– Ренат, – позвала она.
– Что такое, мама? – Сын вошел к ней в комнату.
В мыслях он сильно ругал себя за то, что не заметил медную стрелку на будильнике, указывающую на четверку.
– Ренатик, мне уже лучше. Ты можешь вызвать такси?
– Тебе доктор назначил постельный режим, – строго сказал сын.
– Мы только туда и обратно. Свечку поставлю и домой.
– Нет, мама, ты будешь еще больше волноваться от воспоминаний. Никуда ты не поедешь.
– Ренат, вот уже двадцать пять лет каждое воскресенье я хожу на службу и ставлю свечку в память о твоем отце. Сегодня всю службу, конечно, не отстою, но свечку я должна поставить обязательно. Тем более сегодня такой день…
Сын знал, что мама до сих пор не верит в то, что отец погиб, поэтому и не вышла второй раз замуж. Они часто между собой спорили. Чем Ренат становился старше, тем все больше сомневался, что отец мог выжить. Ведь есть же могила, и мать сама рассказывала, как с цинковым запаянным гробом приезжал сопровождающий лейтенант Андрей. Он был последним, кто видел отца живым, и рассказывал о том страшном бое. Потом Андрей еще раз приезжал, привозил подарки от сослуживцев Мустафы.
– Но ведь он сам говорил, что не видел Мустафу мертвым, – всегда возражала мама. – А ты же знаешь, сынок, сколько было случаев, когда потом в гробу оказывался совсем другой человек или вообще мешок с афганским песком…
По примеру своего отца Ренат тоже стал десантником, и старался как можно меньше напоминать матери о том страшном дне, и вообще старался обходить разговоры об отце.
– Хорошо, раз ты так настаиваешь, мы съездим в церковь, – сказал Ренат и по городскому телефону вызвал такси.
* * *
– Мама, может, чаю поставить? – спросил Ренат, когда они вернулись домой.
– Нет, сыночек, ты себе сделай, мне не надо – я лучше пойду уже потихоньку ко сну готовиться.
Наталья Ивановна прошла на кухню, налила в кружку негазированной «Бонаквы» и запила снотворное.
– Такая слабость невыносимая, – тихо сказала она.
Сын помог ей умыться и провел в спальню. Наталья Ивановна легла в постель и вскоре заснула. Огонек свечки, поставленной в церкви Николаю Угоднику, который она вспоминала перед сном, принес ей умиротворение.
А утром следующего дня к ним в дверь позвонили. Ренат по армейской привычке вставал очень рано, а его мама еще спала. Он не хотел ее будить, поэтому на цыпочках быстро подошел к двери:
– Кто там?
– Это почтальон, – послышался звонкий голос. – Вам заказное письмо.
Ренат открыл дверь.
– Вот, распишитесь в получении, – пухленькая женщина со смеющимися глазами протянула Ренату листочек бумаги. – Целых полтора года к вам шло. Видите, сколько тут уже штемпелей о пересылке?
– Откуда оно? – удивился Ренат.
– Из Афганистана, – лицо почтальонши стало на секунду серьезней. – Расписывайтесь скорее, а то мне еще два дома обойти до обеда.
Ренат поставил закорючку напротив своей фамилии, а веселая почтальонша побежала к лифту.
Адрес на потрепанном конверте был написан не очень ровными латинскими буквами. Ренат не знал, что ему делать – ведь письмо было адресовано его матери, и он вначале не решался его вскрывать.
«А если там что-то такое, что просто убьет ее?» – думал он.
Парень пошел на кухню, аккуратно вскрыл столовым ножом странный пожелтевший от времени конверт и начал читать:
«Дорогая, я жив, но я умер, потому что даже не знаю, где я и что будет со мной. Но главное, я не знаю, родила ли ты нашего ребенка. Прежнего меня больше нет. Прости меня за это и, пожалуйста, будь счастлива».
Под текстом стояла дата – «Сентябрь 1991 г.».
* * *
Была ранняя весна, и Мустафе-Шурави казалось, что он слышит, как звенят ручьи в горах. Весь перебинтованный, он лежал на своей кровати в глинобитном доме.
– Абу-Бакр, что со мной произошло? – спросил полевой командир.
Он чувствовал, что руки и ноги его плохо слушались, а голова сильно кружилась. Командир попытался подняться, но ничего у него не получилось.
– Сюда пришли люди с севера, – начал рассказывать телохранитель, – мы созвали ополчение. Был бой. Страшный бой. Они стали отступать, и один из них выстрелил из гранатомета. Хотел достать тебя.
– И что дальше?
– Не достал.
– И они ушли?
– Разбежались, как крысы, – ухмыльнулся Абу-Бакр. – Больше мы здесь никого из них не видели. А ты уже третью неделю лежишь.
– Хорошо. Абу-Бакр, возьми мой рюкзак и подай мне.
Телохранитель сделал то, о чем попросил командир. Мустафа-Шурави смог сам открыть рюкзак и достать шкатулку. Однако вставить ключ у него никак не получалось.
– Открой, – попросил он телохранителя.
Абу-Бакр уверенным движением отомкнул шкатулку – Мустафа-Шурави быстро окинул взглядом ее содержимое.
– Абу-Бакр, скажи, ее никто не открывал, пока я тут лежал?
– Открывал.
– Кто?
– Я, командир, – сознался телохранитель.
– Ты?
– Да, командир. Ты сам меня просил ее открыть. Ты ищешь желтый конверт?
– Да! – чуть ли не прокричал Мустафа-Шурави.
– Я его передал старику Хайрулле, чтобы в Джелалабаде, куда он направлялся, отослал его, как ты сам и просил.
– Когда я тебя просил?!
– Когда мы думали, что ты умираешь, – Абу-Бакр поправил плед, которым был укрыт раненый командир.
Благодаря лошадям «джинна» Батяня и капитан Столяров благополучно добрались до южного склона горы с раздвоенной вершиной – это была условленная точка их встречи с сербами. Однако ни Даринки, ни Милоша там, естественно, не было.
– Теперь вот торчи здесь, в этих горах, жди – придут, не придут, – проворчал Столяров.