– Губы посинеют и распухнут, – объяснила Мария.
– А-а… У тебя, оказывается, опыт имеется?
– Имеется.
– Богатый?
– Я взрослая женщина, которая не любит своего мужа, – ответила Мария, поднимая взгляд на Константина. – Нет. Я не просто не люблю Степчика. Я его презираю и ненавижу.
– И поэтому живешь с ним?
– В тюрьме живут не потому, что хочется. Да и не жизнь это вовсе.
Они лежали на двуспальной кровати в гостиничном номере. Шторы были задернуты, сброшенная впопыхах одежда валялась на ковре, простыни были смяты, подушки отброшены в сторону. Мария казалась Константину необыкновенно красивой. Ее груди и живот потеряли холодную девичью твердость, зато приобрели размягченную упругость, осязать которую было необыкновенно приятно.
Константин плохо помнил, как и сколько времени они добирались до этой гостиницы на окраине города. Ехали в роскошном черном «БМВ» пятой серии. Когда Мария, высунувшись из автомобиля, окликнула Константина на улице, он не сразу узнал ее. С распущенными по плечам волосами, в больших солнцезащитных очках и в розовой маечке на легкомысленных бретельках, она выглядела очень молодо и была неузнаваема с первого взгляда.
– Садись, – сказала она нетерпеливо. – Быстрей.
Подчинившись, он плюхнулся на комфортабельное кожаное сиденье и тут же был вдавлен в него, когда, вереща шинами, «БМВ» сорвался с места и ринулся вперед.
– Куда торопимся? – поинтересовался Константин, слегка ошалевший от скорости и полумрака затемненного салона.
– А тебе не все равно? – спросила Мария.
Он усмехнулся:
– Ну рули, рули.
Улыбнувшись в ответ, она заложила опасный вираж, обгоняя автомобиль по встречной полосе. Было заметно, что ей нравится водить машину на полной скорости, рискуя жизнью.
Кстати сказать, в сексе Мария оказалась такой же бесшабашной и азартной. Чего они только не вытворяли в постели, пока не насытились друг другом! А теперь выдалась пауза, и они использовали ее для неизбежного выяснения отношений.
– Что ты знаешь о тюрьме, – пробормотал Константин, машинально оглаживая женское тело, не утратившее для него своей притягательности.
– Тюрьмы бывают разные, – сказала Мария, ловя его руку и поднося к губам. – Моя без решеток и нар, но разве от этого легче?
Он промолчал, горько усмехнувшись. Она поцеловала его пальцы и приблизила свое лицо к его.
– Признайся честно, ты сидел?
Константин хотел ответить честно, но внезапно шестое чувство подсказало ему, что делать этого не стоит. Что-то не так было в комнате, где они находились. Казалось, у этих стен есть не только уши, но и глаза.
– Ты часто сюда наведываешься? – спросил Константин.
На лице Марии отразилось замешательство, ее глаза метнулись из стороны в сторону, она слегка отстранилась.
– Только не надо врать, – сказал Константин. – Я знаю, что ты здесь не в первый раз.
– Откуда? – задавая вопросы, она тянула время, чтобы собраться с мыслями.
– Во-первых, ты ехала сюда по знакомому маршруту. Ни разу не промахнулась мимо поворота, вовремя перестраивалась в нужный ряд…
– В Интернете есть масса карт, – заметила Мария.
– И поэтому, – сказал Константин, – поднявшись на третий этаж, ты безошибочно свернула направо по коридору. Откуда ты знала, где расположен этот номер?
– Мне портье сказал.
– Ничего он тебе не говорил. Более того, он улыбался тебе, как постоянной клиентке.
– Ну, это уже перебор. – Отбросив его руку, Мария легла на спину и уставилась в потолок. – Я здесь в третий раз. Не так уж много для женщины моего темперамента. Впрочем, если тебе неприятно, я могу уйти.
Она села на кровати. Ее фигура, обращенная к Константину спиной, напоминала очертаниями виолончель. Он поймал ее за руку и потянул на себя.
– Перестань. Не обижайся. Просто я не люблю, когда мне врут, вот и все.
– Я не врала тебе, – произнесла Мария, не оборачиваясь и не позволяя опрокинуть себя навзничь. – Ты не спрашивал – я молчала. Спросил – ответила. Еще вопросы будут?
– Да. – Он преодолел ее сопротивление и все-таки повалил на кровать, немедленно очутившись сверху. – Но немного позже.
Возражений не последовало.
– Третий за полгода, – прокомментировал блондин в наушниках. – Интересно, что ей от них надо?
– Известно, что, – отозвался напарник, мерно жующий чипсы со вкусом бекона. – Хряп-хряп-хряп. Любви – большой и чистой, как хрен после бани.
– Ненаблюдательный ты, Болосов. Ничего дальше хрена не видишь.
– А ты, можно подумать, видишь, – оскорбился напарник и смял пустой кулек.
Его рубашка и брюки были усеяны крошками, подбородок лоснился. Смерив коллегу неодобрительным взглядом, блондин снова уставился прямо перед собой. Его немигающие глаза увлажнились и поблескивали в полумраке, как стеклянные.
Мужчины сидели в неприметном микроавтобусе «Мерседес» с тщательно затемненными стеклами. От обычных маршруток, снующих по городу, его отличало отсутствие таблички за лобовым стеклом и наличие двух коротких антенн на крыше. Но забравшемуся внутрь сразу стало бы ясно, что автобус этот очень даже непростой. В салоне имелись ноутбуки, микрофоны, камеры, двадцатикратные бинокли, приборы ночного видения и прочие приспособления для прослушивания и слежки.
Все это изобилие электроники, стоившее немалых денег, принадлежало областному управлению ФСБ России. Верные продолжатели дела Дзержинского, Ягоды, Ежова и Берии вели наблюдение за супругой своего непосредственного начальника, полковника Степана Богдановича Плюща. Оба понимали, что задание не имеет прямого отношения к безопасности родины, зато способствует продвижению по службе.
Время от времени Плющ поручал двум своим самым надежным подчиненным – лейтенантам Болосову и Панину – проследить за тем, где и с кем бывает Мария. Частенько она вела себя как порядочная женщина, но дважды за минувшие пять месяцев вступила в так называемые случайные половые связи.
Как и сегодня, ее избранниками становились одинокие мужчины, которых Болосов и Панин охарактеризовали бы в письменных отчетах просто: маргинальные элементы. Но никаких документов полковник от них не требовал. Молча выслушивал доклады, просматривал записанные и отснятые материалы, если таковые имелись, а потом, в зависимости от обстоятельств, приказывал либо продолжать, либо снять наружное наблюдение. Что он испытывал, офицеры могли только догадываться. Никаких эмоциональных реплик и гримас Плющ себе не позволял. Иногда, правда, напоминал, что если, не приведи господь, у подчиненных развяжутся языки, он их на этих самых языках и повесит. И опять же, произносилось это ровным тоном, с каменным выражением лица. Что настраивало Болосова и Панина на самый серьезный лад. Плющ никогда не шутил и не бросал слов на ветер. И казалось очень странным, что его ветреная жена до сих пор не поплатилась головой за свои похождения.