– «Он виноват один во всем…»
В глазах слушательницы уже блестели слезы, вот-вот готовые скатиться по густо напудренным щекам. Женщина даже полезла в карман за носовым платком. Николай использовал свой любимый прием – играть для одного-единственного слушателя, в данном случае слушательницы. Карл благодарно улыбнулся Бунину – женщина созрела, она целиком провалилась в жестокий романс и не замечала, что происходит вокруг нее.
Николая всегда поражало, как нагло и почти не прячась действует Карл. Ему казалось, что все вокруг видят, как тот ворует. Но на самом деле мог видеть только тот, кто знал, что произойдет в следующий момент. Законный с полным безразличием на лице извлек из кармана остро отточенную монетку и ювелирно, вдоль двойного шва, разрезал сумочку в торце. Монетка так глубоко пряталась в пальцах, что Бунин скорее лишь догадывался о ее существовании. Стороннему наблюдателю могло показаться, что Карл просто повел рукой, разминая затекшую кисть.
Пару секунд щипач выжидал, женщина уже приложила платок к глазам, влажные пятна расплылись на тонком батисте. Еще одно движение ловких пальцев – и Карл шагнул назад, сжимая в руке стильный кожаный кошелек. Законный шел по переходу, в кармане опустошая портмоне, на ощупь он отделил деньги от документов. Банкноты оставил в кармане, а бумажник на ходу бросил в урну для мусора.
Жестокий романс подошел к концу. Женщина полезла в сумочку за деньгами и оторопела, она просунула пальцы в разрез и пошевелила ими, еще не веря, что с ней произошло то, о чем не раз ей рассказывали знакомые. По губам Бунин прочитал, что интеллигентная дама беззвучно выругалась матом. Она не стала кричать, звать на помощь, только огляделась, пытаясь понять, у кого хватило наглости и умения опустошить ее сумочку. Рядом с ней уже стоял Карл и сочувственно смотрел на порез.
– Обокрали? – покачал он головой.
– Да уж. Проворонила. Вы не видели, кто тут отирался возле меня?
– Никого подозрительного, – пожал плечами Карл, – я музыканта слушал. Обо всем на свете забыл. Попадаются среди народа таланты-самородки.
– Я тоже, – обокраденная прижала пустую сумочку к груди, – хотела парню деньги положить. Смотрю, украли.
– Я хочу вас выручить, искренне, – с улыбкой джентльмена предложил Карл, – возьмите. Со всяким может произойти.
Законный достал из широкого лопатника пятисотрублевую купюру и подал женщине.
– Я не могу, что вы… – растерялась она.
– Вы сейчас расстроены, вам нельзя ехать на общественном транспорте. Заблудитесь. Возьмите такси.
– Я не могу столько взять. Вы – незнакомый, как я вам отдам деньги?
– Это от меня, а это от вас, – Карл достал две сторублевки и положил их на красный бархат – Бунину в футляр.
– Погодите. Это невозможно, – женщина сжимала в руке купюру и не знала, что с ней делать.
– Должны же вы вернуться домой.
– Спасибо. Как я вас потом найду? Я завтра же верну деньги.
Карл вновь пожал плечами:
– Мир тесен. Как-нибудь увидимся.
– Минутку, – женщина лихорадочно рылась в сумочке, наконец извлекла многоцветную визитку, – возьмите, позвоните мне завтра на работу. Только обязательно. Я буду ждать.
– Хорошо, – с серьезной миной произнес Карл, принимая визитку, – позвоню обязательно.
– Домой не звоните. У меня муж страшно ревнивый. Я не смогу ему объяснить, – смущаясь, объяснила женщина.
Карл покачал головой:
– Как можно… Конечно, на работу. Впервые пришлось познакомиться с искусствоведом. Я смотрел на вас, когда вы слушали музыку. У вас вдохновенное лицо.
– Нет. Спасибо. Вы и так уже потратили на меня слишком много времени. Меня зовут Марией.
– Я уже прочитал ваши имя и фамилию на визитке, – улыбнулся Карл, – меня зовут Олег.
Николай стоял у инструмента, курил. Публика уже разошлась.
– Много заработал?
– Даже без тех двухсот рублей, что положил ты, на сегодня хватит. Подавали щедро. Я искал тебя.
– Догадываюсь. Были дела. Идем.
Карлу стоило лишь повести взглядом, как возле него возник лысый, как колено, блатной с погонялом Фантомас, смотревший за переходом.
– За инструментом присмотри, – не глядя на него, распорядился законный.
– Ты еще вернешься? – поинтересовался Фантомас у Бунина.
– Вряд ли.
– Клавиши в цветочном киоске поставят.
– Заметано.
Николай, присев на корточки, собрал деньги из футляра, рассовал их по карманам.
Проходя мимо нищенки, устроившейся на ступеньках перехода, Бунин протянул ей пригоршню мелочи. Старуха, бубнившая до этого себе под нос:
– Благослови вас, господи, – вцепилась в ладонь и выгребла все до единой монетки, после чего принялась истово креститься.
– Зачем ты подаешь нищим? Она неплохо устроена в жизни. У старухи здесь бизнес. Она нуждается не больше, чем любая другая пенсионерка.
– Из солидарности. И ее, и меня кормит переход.
Карл вздохнул:
– Видел, как нужно знакомиться с приличными женщинами? Она сама мне дала и адрес, и номер телефона, – сказав это, Карл выбросил в урну визитную карточку, даже не посмотрев на нее.
– Видел. Я бы так не смог.
– Почему?
– Ты ее обокрал перед этим.
– Одно другого не касается. – Выдержав паузу, Карл спросил у Николая то, что его интересовало: – Про Клару новостей нет?
– Ее увезли… Больше я ничего узнать не смог.
– Ну-ка еще один разок вспомни, что случилось в гостинице. Иногда со временем всплывают нужные детали.
Бунин рассказал, как все было. Карл слушал его, покусывая нижнюю губу. Сравнивал.
– Ничего нового. Пошли в бар, перекусим.
В этом баре Карл сиживал регулярно, там его застать было легче, чем дома. Чем именно он привлекал щипача, человеку непосвященному понять было сложно. Заурядное заведение средней руки. Но законный бывал в нем еще в те времена, когда Бунин и на свет не появился, когда его отец – медвежатник Струна – еще был молод. Сколько славных, знаменитых воров повидали его стены! Сколько тут перетолковали, перетерли, сколько рамсов развели! Сколько пацанов, погуляв тут последний вечерок, выпив последнюю бутылку и полапав телок, потом уже никогда не вернулись на волю из тюрем и зон!
А с возрастом люди становятся немного сентиментальными. Вот и тянуло Карла сюда. Хоть и поменялись интерьер и завсегдатаи, с десяток раз сменилась фирменная посуда, даже название стало другим, но стоило Карлу опуститься в кресло, прикрыть глаза, как оживали воспоминания, за которые прокурор запросил бы у суда для законного по совокупности не один десяток лет. Запросил бы, да руки были коротки.