– Я недооценил тебя.
– Я тоже. Ты затеял сейчас плохую игру, Карл.
Законный не спешил признаваться во всем. Знал, что Монголу может быть известно многое, но узнать правду до конца ему не под силу, иначе бы и не было этой встречи.
– Монгол, ты выдернул меня на ночь глядя… Я устал, я зол, не отнимай мое время попусту. Или скажи сразу: «О делах ни слова. Просто вспомним прошлое. Тогда я просижу у тебя всю ночь», – Карл вертел в руках незажженную сигарету.
– Я не стал думать о тебе хуже. Твое право – сооружать схроны, подготавливать пути отхода. Но, кажется мне, ты решил обустроить свои дела в обход пацанов? – Монгол с усилием провернул колеса инвалидной коляски и подъехал к Карлу вплотную.
– Ты считаешь, что я веду двойную игру?
Монгол хрипло засмеялся:
– Не о том речь, Карл. Я никогда в тебе не сомневался, но ты вдруг ни с того ни с сего залегаешь на дно. Тебя ищут повсюду. Что я должен думать? Между прочим, сходняк пройдет до Нового года, и я собираюсь передать дела тебе. Больше некому.
Карл пожал плечами:
– Я никогда не думал о тебе плохо. Черт с ним, что ты следил за мной. Прятать от тебя мне нечего.
– Карл, зачем ты прячешься, от кого? – один глаз Монгола был абсолютно безжизненный, второй пытливо смотрел на Карла.
– Я не могу про это тебе сказать. Разве что потом.
– «Потом» может и не быть. Каждый день для меня последний. Одно желание – до сходняка дотянуть. Потом хоть трава не расти.
– У меня свои счеты.
– Сомневаюсь, что только твои. Я сказал тебе не обо всем, что знаю.
Карл щелкнул зажигалкой, бросил взгляд на Монгола. Тот кивнул:
– Прикури и мне.
– Тебе нельзя.
– Мне врач разрешил. Две сигареты в день и пятьдесят граммов коньяка.
Карл прикурил папиросу и протянул Монголу, тот жадно втянул дым и блаженно прикрыл глаза.
– Долго лепилу уговаривал?
– Долго, – не открывая глаз, проговорил Монгол.
– Если бы ты ему еще полштуки баксов предложил, он бы тебе по пачке в день разрешил и бутылку водки перед сном.
– Не подкалывай. Сам не молодой. Доживешь и до моего состояния. От кого прячешься?
Карл задумчиво потер лоб.
«Жакан все знает, но, может, не все сказал Монголу. А больше ему узнать неоткуда».
– Я не скажу. Мои дела.
– Менты тобой не интересуются, я пробивал. Контора – тоже.
– Значит, все в порядке.
– Карл, тебя ничто не изменит. – Монгол подкатил на инвалидной коляске к камину и протянул к огню озябшие руки. – Не скажешь?
– Потом.
– Ох уж это мне потом. Ты не на тех людей наехал. Остановись, – Монгол сложил перед лицом желто-восковые ладони, а затем неожиданно звонко хлопнул.
Дверь в комнату отворилась, и двое пацанов из бригады казначея затащили на ковер Ханоя, бросили его лицом вниз. Монгол приподнял руку, показывая, чтобы те вышли. Ханой с усилием сел, его руки стягивала за спиной толстая веревка. Ноги до колен были замотаны липкой лентой. Возле губ сочилась кровь. На лице не было видно живого места – под глазами синяки, набрякшие веки, сломанный нос посинел, передние зубы выбиты.
– Ты искал его, – вкрадчиво произнес Монгол, – а теперь скажи зачем?
– Я уже все сказал, – проговорил Ханой, и из его рта побежала тонкая струйка крови.
– Не хочешь сам говорить, за тебя скажут, – и вновь казначей хлопнул.
В комнату зашел Фантомас, наклонился к уху Карла и зашептал:
– Я его вчера заприметил. Вижу, из крутого джипа вылезает, а мужик, который его привез, в переход спустился и про Бунина выспрашивать стал…
Карл сидел с каменным лицом.
– …ну я его и решил прихватить… Он завтра с конторщиком встречается… – закончил Фантомас.
Ханой смотрел на всех как затравленный и загнанный в угол зверь.
– Врет он все! – закричал, булькая кровавой пеной, Ханой.
– Ты даже не слышал, что он говорил.
Карл поднялся, в его руках сверкнула заточенная монета.
– Значит, не ошиблись пацаны, когда подумали, что ты своих сдал?
– Врут, – пролепетал Ханой, монета оказалась возле заплывшего, но все же поблескивающего глаза.
Карл брезгливо схватил Ханоя за шею и поставил его на ноги.
– Стой, сука, – он провел заточенным краем монеты по щеке, и на воротник упали крупные капли крови.
– Лучше сразу убей, – взмолился Ханой, – меня конторщики доконали. Я не хотел. Безвыходка…
– И ты, чтобы протянуть подольше, своих сдавать стал? – монета описала дугу, и рассеченное веко упало на глаз, густая кровь потекла по лицу. – Сука ты, стукач.
Несколько капель крови упало на ковер.
– Даже тут напакостил, – Карл полоснул монетой по ленте, стягивающей ноги Ханоя и, сжав ему шею сильными пальцами, произнес: – На балкон!
Бывший зэк попятился, наткнулся на вазон с пальмой и оказался на балконе, прижатый спиной к низким перилам. Монета с остро отточенным краем выписывала перед его глазами восьмерки, готовая располосовать глазное яблоко.
– Кому стучишь?
– Конторе. Мужик приезжает на встречу. Петровичем зовут, о месте я Фантомасу все сказал.
– Я уже от него услышал.
– Больше ничего не знаю.
Карл отстранился, заглянул в глаза Ханою.
– Ты же раньше человеком был. Блатным. И охота же тебе стало сдохнуть как последняя сука.
Ханой навалился спиной на перила балкона, прогибался, а монета не отдалилась ни на сантиметр. Острый край коснулся глазного яблока, и Ханой рванулся. Он почувствовал, как бетон балкона уходит из-под ног, но прут балконного ограждения выскользнул из пальцев связанных рук.
Карл отступил в сторону. Мелькнули подошвы кроссовок, и Ханой исчез за перилами. Когда законный посмотрел вниз, то увидел тело, проткнутое частыми прутьями кованого заборчика.
К упавшему подбежали два охранника.
Законный обернулся, в косяк балконной двери уперлось колесо инвалидной коляски. Монгол сидел, подавшись вперед, пытаясь рассмотреть, что творится внизу.
Мягко заскрипели колеса коляски. Карл присел на кожаный диван и посмотрел казначею в глаза.
– Под столиком на полке коньяк, налей мне и себе.
Карл нащупал пузатую бутылку и плеснул в широкие стаканы янтарную жидкость, подал стакан Монголу. Тот, зажмурившись, понюхал коньяк, и щеки его порозовели.
– Жакан не сказал тебе всей правды. Сказал только то, что мог.