– Добрый день, сэр! Как вам нравится Польша? – на относительно хорошем английском спросила она.
Скосив взгляд в ее сторону, Лавров заверил, что Польша – «грейт энд найс каунтри» (великая и прекрасная страна). Но общительная пани явно была настроена на общение и тут же ударилась в расспросы о родине мистера…
– Мистер Майкл Ринненган, – вынужден был назвать себя Андрей.
Эта очень некстати общительная особа повергла его в некоторое смятение. С какого-то момента мягкое кресло под ним вдруг стало неким подобием расстеленной шкуры ежа или дикобраза.
«Блин! Вот это «повезло»! – мысленно констатировал Лавров. – Прямо как утопленнику. Как бы не сболтнуть чего лишнего!..»
Поведав в нескольких словах, что он последние годы почти постоянно странствует по миру, Лавров ухитрился перевести разговор на тему о своих путешествиях. Благо, ему и в самом деле удалось побывать в немалом числе стран. Это сработало, и его собеседница тут же начала расспросы об упомянутых им Бразилии, Сомали и Индонезии.
Дружелюбно улыбаясь, Андрей охотно повествовал о виденных (или слыханных от кого-то) экзотических заморских чудесах. При этом он постоянно ощущал себя идущим по шаткой жердочке над глубоким оврагом. Когда впереди наконец-то показались контуры Оструды, Лавров испытал внутреннее ликование – слава богу, настал конец его мучениям! Ведь если бы пани была повнимательнее и знала английский язык достаточно хорошо, то давно бы уже просекла, что ее визави такой же англичанин, как она эскимоска.
Выходя из машины у перекрестка, обе острудчанки наперебой начали уговаривать «пана Майкла» посетить их город, дабы путешественник мог насладиться его несравненной архитектурой и радушным гостеприимством жителей. Пообещав сделать это в ближайшие же дни, Лавров вновь почувствовал себя легко и вольно, словно тяжелая гора свалилась с его плеч.
Путь до Эльблонга протекал в относительной тишине. Судя по всему, будучи поклонником полузабытой нынешними меломанами Радмилы Караклаич, хозяин «Фиата» вставил в плеер диск с ее записями, но, щадя уши своего пассажира, приглушил звук до минимума.
Они расстались на окраине города, достаточно крупного, к тому же очень богатого различными памятниками старинной архитектуры. Поворошив память, Андрей припомнил статью из путеводителя, посвященную этому городу. Согласно утверждениям историков, Оструда была почти ровесницей Москвы, если не старше. Но ему в данный момент было не до исторических изысков и архитектурных нюансов. Сегодня же необходимо любым способом добраться до Гданьска. Тем более что уже начинало вечереть – солнце спустилось почти до горизонта, и на небе вовсю полыхала вечерняя заря.
Лавров стоял у оживленной транспортной развязки и смотрел на раскинувшийся в некотором отдалении иноземный город, с множеством островерхих крыш, шпилей и башенок старинных построек из темно-красного кирпича, внезапно ощутив прилив ностальгии и желания прямо сейчас, немедленно, увидеть Волгу, свой городок, своих «орлов, цвета ультрамарин»… Но он тут же взял себя в руки – раскисать в подобной ситуации гибели подобно. Он снова принялся усердно «голосовать», но желающих подобрать какого-то убогого чудака почему-то не находилось. Неожиданно, вынырнув из потока транспорта, перед Андреем остановилась какая-то неухоженная «тройка» автовазовского производства, и столь же неухоженный, небритый верзила, выглянув в окно, коротко спросил:
– Гдже? (Куда?)
Жестикулируя, Лавров с дурашливо-растерянной улыбкой пояснил на английском, что ему надо в Гданьск. Буркнув в ответ что-то наподобие «сидзец», верзила кивком головы указал на пассажирское кресло. Загрузившись в машину, Андрей достал двадцать злотых. Ни слова не сказав, тот почти выхватил деньги из его руки и так же молча сунул себе за пазуху. Лаврову подобная бесцеремонность очень не понравилась. «Странный какой-то водила… – мысленно отметил он. – Ведет себя как конченый уголовник. А может, уголовник и есть? Надо бы с ним держать ухо востро…»
Когда Эльблонг остался далеко позади, на одном из второстепенных перекрестков хозяин «тройки» внезапно ударил по тормозам и круто свернул вправо на примыкавшую сбоку, едва приметную проселочную дорогу. «Та-а-к! – догадался Андрей. – Этот урод и в самом деле задумал что-то недоброе. Видимо, сюда он людей часто возит… Ну, держись, ублюдок!..»
Дабы тот не догадался, кого ему на самом деле послала судьба, Лавров продолжал играть роль хлипкого интеллигента, робкого и забитого. С деланым испугом озираясь по сторонам, он умоляюще заговорил по-английски:
– Сэр, куда вы меня везете? Что вам от меня нужно, сэр? Сэр, остановитесь, или я сейчас закричу!..
Ответом ему был лишь брошенный искоса взгляд налитых кровью глаз, сопровождаемый язвительной ухмылкой. Зарулив в какую-то чащобу, верзила молча вышел из машины и, подойдя к пассажирской дверце, рывком распахнул ее настежь. Скривившись, как хищник, почуявший легкую добычу, он скомандовал по-украински, на наречии, характерном для западных областей:
– Виходь! Довго мени чекаты?
– Сэр, что вы делаете, сэр? – вцепившись руками в руль машины, продолжал по-английски причитать «интеллигент».
– Виходь, а то зараз зарижу! – пригрозил верзила, доставая из-за пазухи финку внушительных размеров.
«Ну, теперь пора!» – мысленно определил Андрей, с наигранной робостью выходя из машины. Верзила неожиданно схватил его за ворот куртки и замахнулся ножом, скорее всего, намереваясь нанести удар в грудную клетку. Теперь окончательно стало ясно, что это конченый «отморозок» и с таким миндальничать никакого смысла нет.
Бандит, нанося удар, ожидал ощутить уже привычный хруст человеческой плоти, рассекаемой хорошо наточенным лезвием финки, уже привычный предсмертный вскрик и последующую агонию жертвы. Этот момент его всегда почему-то пьянил и даже возбуждал. Но… Каково же было удивление, а затем и запоздалый испуг верзилы, когда его запястье внезапно наткнулось на какую-то жесткую преграду, отчего вся его правая рука словно слегка «отсохла», а потом и он сам, непонятно отчего, повинуясь необузданной силе чужих сноровистых рук, внезапно согнулся буквой «Г». А потом…
Что было потом, он не мог бы, наверное, увидеть и в самом страшном из своих снов. Едва он вынужденно принял весьма нелепое положение, тут же по его правой выпрямленной руке, с обратной стороны локтя, был нанесен страшный удар. Раздался громкий треск, словно кто-то через колено сломал сухую палку. Но адская боль, переполнившая тело, мгновенно дала понять, что сломана вовсе не палка, а его собственная рука. Только что колобродившая в руках и ногах бычья сила куда-то мгновенно исчезла, уступив место безграничной слабости, а свирепая жажда чужой крови сменилась ужасом и отчаянной жаждой остаться в живых.
– Ой, боляче! Боляче! – взвыл верзила, падая оземь. – Ой, пане! Ой, паночку! Не вбивайте мене! У мене у Львивщини дружина и трое дитей. Житы немае на що, воны йисты просять…
«Понятно… – мысленно оценил этот пассаж Лавров. – Бандера недобитая. Поди, у себя на Украине душегубствовал, скотина… Теперь его там ловят и ищут, а он, значит, сюда перебрался? Ишь ты, «горемыка» выискался – жена у него, и дети голодные… Нет уж, дружок, кончилась твоя бандитская карьера. Получи то, что заслужил!»