Герцог Алансонский улыбнулся.
– Вы хотите сказать мне что-то еще?
– Нет, – отвечал герцог, – я жду.
– Чего вы ждете?
– Разве вы не говорили, моя милая и горячо любимая Маргарита, что брак ваш с королем Наваррским свершился против вашего желания? – начал герцог, подвигая свое кресло ближе к креслу сестры.
– Конечно, говорила! Ведь я даже не была знакома с наследником беарнским, когда мне предложили его в мужья.
– Но и когда вы познакомились, вы уверяли меня, что не любите его, не так ли?
– Верно, я это говорила.
– Разве вы не были убеждены, что этот брак будет для вас несчастьем?
– Дорогой Франсуа, если брак не становится величайшим счастьем, он почти всегда становится величайшим несчастьем, – заметила Маргарита.
– Вот потому, как я уже сказал вам, дорогая Маргарита, я и жду.
– Но чего же вы ждете?
– Жду, когда вы скажете, что рады.
– Чему же мне радоваться?
– Неожиданной возможности вернуть себе свободу.
– Свободу? – переспросила Маргарита, желавшая заставить герцога высказаться до конца.
– Ну да, свободу. Вас освободят от короля Наваррского.
– Освободят? – снова переспросила Маргарита, пристально глядя на брата.
Герцог Алансонский попытался выдержать взгляд сестры, но тотчас смущенно отвел глаза.
– Освободят? – повторила Маргарита. – Ну что ж, посмотрим! Но я была бы очень рада, если бы вы, брат мой, помогли мне понять: как же думают меня освободить?
– Да ведь Генрих – гугенот! – растерянно пробормотал герцог.
– Конечно, но он и не делал тайны из своего вероисповедания, об этом знали все, когда устраивали наш брак.
– Да, сестра, но что делал Генрих с тех пор, как вы поженились? – спросил герцог, и луч радости скользнул по его лицу.
– Вы, Франсуа, должны лучше всех знать, что делал Генрих, – ведь вы с ним почти не расставались: то вы вместе охотились, то играли в мяч, то гоняли шары.
– Дни-то он проводил со мной, это правда, ну, а ночи? – спросил герцог.
Маргарита не ответила и потупила глаза.
– А ночи-то, ночи?.. – настаивал герцог Алансонский.
– Продолжайте! – сказала Маргарита, чувствуя что надо что-то сказать.
– А ночи он проводил у госпожи де Сов.
– Почем вы знаете? – воскликнула Маргарита.
– Я это знаю потому, что мне нужно это знать, – ответил юный герцог, бледнея и нервно обрывая шитье у себя на рукавах.
Маргарита начинала понимать, что сказала Екатерина на ухо Карлу IX, но сделала вид, что остается в неведении.
– Брат! Зачем вы мне это говорите? – отвечала она с превосходно разыгранной печалью. – Зачем напоминать мне, что здесь меня никто не любит и не дорожит мной, не исключая и тех, кого сама природа мне дала в заступники и кого церковь дала мне в мужья?
– Вы несправедливы, – горячо возразил герцог Алансонский, еще ближе придвигая свое кресло к креслу сестры, – я вас люблю, я ваш заступник.
– Франсуа, ведь вы должны что-то сказать мне по поручению королевы-матери? – пристально глядя на брата, спросила Маргарита.
– Да нет! Клянусь вам, сестра, вы ошибаетесь! Почему вы так думаете?
– Да потому, что вы так себя ведете: вы разрываете Дружбу с моим мужем; вы решили больше не участвовать в политических делах короля Наваррского.
– В политических делах короля Наваррского?! – повторил сбитый с толку герцог Алансонский.
– Да!.. Послушайте, Франсуа, давайте поговорим откровенно. Вы сами двадцать раз признавались, что оба вы не можете подняться и хоть как-то держаться без взаимной поддержки. Ваш союз...
– Теперь стал невозможен, сестра, – перебил герцог Алансонский.
– Это почему?
– Потому, что у короля свои намерения насчет вашего мужа... Простите! Сказав: «Вашего мужа», – я обмолвился – я хотел сказать: «Генриха Наваррского». Наша мать догадалась обо всем. Я заключил союз с гугенотами, полагая, что они в милости. Но теперь их избивают, а через неделю их не останется и полусотни во всем королевстве. Я протянул руку помощи королю Наваррскому потому, что он был... вашим мужем. Но он больше вам не муж. Что скажете на это вы – ведь вы не только самая красивая женщина во Франции, но и самый глубокий ум в королевстве?
– Скажу, – подхватила Маргарита, – что я хорошо знаю нашего брата Карла. Вчера я была свидетельницей одного из его припадков умоисступления, а каждый из них стоит ему десяти лет жизни; скажу, что его припадки, к несчастью, повторяются все чаше и, по всей вероятности, наш брат Карл проживет недолго; скажу, что недавно умер король Польский и многие поговаривают об избрании французского наследного принца на польский престол; скажу, наконец, что раз обстоятельства складываются таким образом, то совсем не время бросать союзников, которые в час битвы могут нас поддержать, пользуясь любовью целого народа и опираясь на целое королевство.
– А вы родному брату предпочитаете чужого! Это ли не измена? Да еще и пострашнее моей! – вскричал герцог.
– Объясните мне, Франсуа, в чем и как я вам изменила?
– А разве вы не просили вчера брата Карла пощадить короля Наваррского?
– Так что же? – спросила Маргарита с притворным простодушием.
Герцог вскочил и, вне себя, сделал два-три круга по комнате, потом подошел к Маргарите и взял ее неподвижную, застывшую руку.
– Прощайте, сестра, – сказал он. – Вы не захотели понять меня, так пеняйте на себя за все несчастья, какие могут случиться с вами.
Маргарита побледнела, но осталась на месте. Она видела, что герцог выходит из комнаты, но даже не пошевельнулась, чтобы удержать его. Однако едва успел он потонуть во мраке потайного хода, как вернулся обратно.
– Вот что, Маргарита, я забыл сказать вам одну вещь: завтра в этот самый час король Наваррский будет мертв.
Маргарита вскрикнула; мысль о том, что она является орудием убийства, вызывала у нее непреодолимый ужас.
– И вы не воспрепятствуете этому убийству? – спросила она. – Вы не спасете своего лучшего друга и самого верного союзника?
– Со вчерашнего дня мой союзник не король Наваррский.
– А кто же?
– Герцог де Гиз. Разгром гугенотов сделал де Гиза королем католиков.
– Сын Генриха Второго признает своим королем какого-то лотарингского герцога!
– Вы, Маргарита, не в духе и ничего не в состоянии понять.
– Должна признаться, что я тщетно пытаюсь проникнуть в ваши мысли.