– Так постарайтесь перетянуть его на нашу сторону, государыня, – самым серьезным тоном сказал Генрих. – Не жалейте ни золота, ни обещаний. Все мои сокровища в его распоряжении.
– Раз это ваше желание, – ответила Маргарита с улыбкой, какой улыбались только героини Боккаччо, – я приложу все свои силы, чтобы исполнить его как можно лучше.
– Отлично, государыня, отлично! А вы, де Муи, идите к герцогу и расставьте сети.
Пока шел вышеприведенный разговор, Ла Моль и Коконнас стояли у дверей на часах, Ла Моль – немного грустный, Коконнас – немного встревоженный.
У Ла Моля было время поразмыслить, а у Коконнаса – как нельзя лучше помочь ему.
– Что ты думаешь обо всем этом, друг мой? – спросил Ла Моль.
– Я думаю, – отвечал пьемонтец, – что это какая-то дворцовая интрига.
– А если придется, ты примешь в ней участие?
– Дорогой мой, – отвечал Коконнас, – выслушай меня внимательно и постарайся извлечь пользу из того, что я тебе скажу. Во всех интригах разных принцев, во всех королевских кознях мы можем, особенно мы с тобой, только промелькнуть, как тени; там, где король Наваррский потеряет кусок пера от шляпы, а герцог Алансонский – лоскут плаща, мы с тобой потеряем жизнь. Для королевы ты лишь прихоть, а королева для тебя – мечта, не больше. Сложи голову за любовь, мой дорогой, но не за политику.
Совет был мудрый. Ла Моль выслушал его печально, как человек, который чувствует, что, стоя на распутье между рассудком и безрассудством, он изберет путь безрассудства.
– Для меня королева – не мечта, Аннибал, я люблю ее, и – к счастью или к несчастью – люблю всей душой. Ты скажешь, что это безрассудство! Да, я безумец, согласен! Но ты, Коконнас, человек благоразумный, и ты не должен страдать из-за моих глупостей и моей злой судьбы. Ступай к нашему герцогу и не бросай на себя тень.
Коконнас, поразмыслив с минуту, поднял голову.
– Дорогой мой, – заговорил он, – все, что ты говоришь, совершенно справедливо; ты влюблен, ну и веди себя как влюбленный. Я же честолюбив и, как честолюбец, считаю, что жизнь дороже поцелуя женщины. Когда мне придется рисковать жизнью, я поставлю свои условия. И ты, бедный мой Медор [39] , постарайся поставить свои.
С этими словами Коконнас протянул Ла Молю руку и ушел, обменявшись с товарищем улыбкой и взглядом.
Минут через десять после того, как он покинул свой пост, дверь отворилась, из двери осторожно выглянула Маргарита, взяла Ла Моля за руку и, не говоря ни слова, отвела его в самую дальнюю комнату, собственноручно и весьма тщательно затворяя двери, что свидетельствовало о серьезности предстоящего разговора.
Войдя в комнату, она остановилась, потом села на стул черного дерева и, взяв за руки Ла Моля, привлекла его к себе.
– Теперь, мой милый друг, когда мы одни, поговорим серьезно, – сказала она.
– Серьезно, государыня? – переспросил Ла Моль.
– Или любовно! Да, да, так вам больше нравится? Серьезные вопросы могут быть и в любви, особенно если это любовь королевы.
– В таком случае поговорим о предметах серьезных, но с условием, что вы, ваше величество, не будете сердиться на меня, если я заговорю с вами безрассудно.
– Я буду сердиться только в том случае, Ла Моль, если вы будете говорить мне «государыня» или «ваше величество». Для вас, дорогой, я просто Маргарита.
– Да, Маргарита! Да, жемчужина моя! [40] – страстно глядя на королеву, воскликнул молодой человек.
– Так-то лучше! – сказала Маргарита. – Итак, вы ревнуете, мой красавец?
– О, до потери рассудка!
– А еще как?..
– До безумия, Маргарита!
– К кому же вы ревнуете?
– Ко всем.
– А все-таки?
– Прежде всего к королю.
– По-моему, после того, что вы видели и слышали, на этот счет вы можете быть спокойны.
– Затем к этому де Муи, которого я впервые видел сегодня утром и который уже сегодня вечером стал довольно близким вам человеком.
– К де Муи?
– Да.
– Откуда у вас такие подозрения?
– Выслушайте меня... Я узнал его по росту, по цвету волос, по бессознательному чувству ненависти! Ведь это он сегодня утром был у герцога Алансонского?
– Хорошо, но какое же это имеет отношение ко мне?
– Герцог Алансонский – ваш брат, и, говорят, вы очень его любите; вы, вероятно, намекнули ему на потребности вашего сердца, а он, по придворному обычаю, отнесся к вашему желанию благосклонно и ввел к вам де Муи. Было ли только счастливой для меня случайностью то, что король Наваррский оказался здесь одновременно с ним? Не знаю. Но, во всяком случае, будьте со мной откровенны, государыня: такая любовь, как моя, сама по себе имеет право требовать откровенности как награды. Видите, я у ваших ног. Если ваше чувство ко мне – мимолетная прихоть, я возвращаю вам ваше слово, ваше обещание, вашу любовь, возвращаю герцогу Алансонскому его милости и мою должность дворянина из его свиты и иду искать смерти под стенами осажденной Ла-Рошели, если любовь не убьет меня раньше, чем я туда попаду!
Маргарита с улыбкой слушала эти исполненные очарования слова, любуясь его движениями, исполненными изящества; потом задумчиво склонила красивую голову на свои горячие руки.
– Вы любите меня? – спросила она.
– О государыня! Больше жизни, больше спасения моей души, больше всего на свете! А вы, вы... меня не любите.
– Несчастный безумец! – прошептала она.
– Да, да! – стоя на коленях, воскликнул Ла Моль. – Я говорил вам, что я безумец!
– Итак, дорогой Ла Моль, главная цель вашей жизни – любовь?
– Одна-единственная, государыня.
– Хорошо, пусть будет так! Все остальное я постараюсь сделать дополнением к этой любви. Вы меня любите, вы хотите остаться при мне?
– Я молю Бога только об этом – никогда не разлучать меня с вами.
– Хорошо! Вы не расстанетесь со мной, Ла Моль, – вы мне необходимы.
– Я вам необходим? Солнцу необходим светляк?
– А если я вам скажу, что я люблю вас, – будете ли вы всецело мне преданы?
– А разве я уже не всецело вам предан?
– Да, но у вас, прости меня, Господь, все еще есть какие-то сомнения.