Пекла пироги. Болтала — все для того, чтобы он сменил гнев на милость. Иногда ей удавалось его умаслить, и он быстро возвращался в состояние нормального человека. Иногда молчание затягивалось, и тогда Марта ненавидела его родителей.

Сзади возмущенно засигналили, и она поняла, что проспала зеленый светофор. Машина тронулась с места, ее обгоняли, возмущенные и негодующие лица проплывали с обеих сторон.

Опять за рулем баба! Спасенья никакого нет от баб на дороге! Научись водить сначала, а потом на шоссе выезжай!

— И что? — осторожно спросила Марта. — Ты… согласился выступать?

— Черт побери, — отчетливо выговорил никогда не ругавшийся Данилов, — нет, конечно.

— Данилов, не переживай, — быстро сказала она, — можно подумать, что это в первый раз.

Вся беда и была в том, что число раз не имело значения. Каждый новый раз было так же больно и обидно, как в первый.

— Не хочу говорить об этом. — Данилов перестал смотреть в окно, глянул на Марту и неожиданно потрепал ее по макушке. — Спасибо, что приехала.

— Пожалуйста. Ты уже решил, что станешь делать дальше? В смысле детективного расследования?

— Я должен выяснить, почему Веник мне наврал, а он был на самом деле, где были мои сотрудники и откуда взялся янтарь. Еще мне нужно съездить в больницу и поговорить с охранником.

— Если он жив.

— Да. Если он жив и может разговаривать.

И они замолчали — на этот раз до самой Сретенки. Молчали каждый о своем. Марта даже позабыла включить свою любимое «Русское радио».

— Ну что, — спросила она, осторожно приткнув «Ниву» к сугробу, — поедем в ресторан? Или неохота?

— Пойдем лучше домой, — попросил Данилов, что-то чаю хочется горячего.

— Давай, — моментально согласилась Марта. Ей тоже хотелось чаю и не хотелось в ресторан.

— А Надежда Степановна? — спросил Данилов уже на лестнице. — Как она относится к тому, что ты у меня ночуешь?

— Никак. Она знает, что у нас с тобой… высокие отношения. А потом я же у тебя не каждый день ночую!

Очень жаль, почему-то подумал Данилов.

Может быть, если бы она ночевала у него каждый день, ему было бы не так страшно возвращаться. Делать этот последний шаг. Вставлять ключ в замок.

Покрываться унизительным потом.

С ней он ничего не боялся — никаких призраков в углах.

— Проходи. — Он распахнул двери в квартиру, в привычное тепло и домашний запах. — Замерзла?

Марта кивнула, стаскивая щегольские ботиночки.

Она любила хорошую обувь.

— Я тебе сейчас дам твои тапки.

«Ее» тапки он привез из Австрии, меховые, замшевые, со смешной вышивкой. Он полез в шкаф и еще рылся там, когда Марта вдруг спросила с ужасом:

— Что это такое?

Цепляясь головой за вещи, он вынырнул из шкафа.

— Где?

— Вон. На твоих ботинках.

Данилов посмотрел удивленно. Что там может быть на его ботинках, чего она так испугалась?

— Что?

Двумя пальцами за шнурок Марта подняла его ботинок. Он качался на шнурке прямо у Данилова перед носом.

На черном блестящем боку было нелепое голубое пятно.

— Откуда оно взялось, Данилов? — с ужасом спросила Марта. — Ты что, вчера наступил в краску?

Данилов взглянул на нее и взял у нее ботинок.

— Вчера пятна не было, — сказал он, — я точно знаю. Я чищу ботинки каждый день, и никакого пятна на них вчера не было.

— Тогда откуда оно взялось?!

— В доме Кольцова не было голубой краски, — сказал Данилов, рассматривая ботинок, — ничего не предполагалось красить в голубой цвет. Не было никакой голубой краски, кроме…

— Кроме надписи на стене, — закончила за него Марта. Он хмуро взглянул на нее. — Где ты мог наступить в голубую краску, Данилов? Сегодня?

— У Веника, — сказал он неохотно, — у него ремонт. Там наверняка есть какая-то краска. Может, и голубая есть.

— Значит, не зря он тебе соврал, Данилов, — тихо проговорила Марта, — значит, голубая краска тоже сходится.

Данилов аккуратно поставил ботинок рядом с другим и стремительно ушел в глубину квартиры, оставив Марту у порога. Хлопнула дверь, и больше ничего не было слышно.

* * *

В середине дня выяснилось, что Данилов оставил дома договоры. Эти договоры он взял с собой в пятницу, еще не подозревая о том, что ждет его в субботу. В понедельник нужно было срочно все подписать, и Данилов собирался посмотреть сам, не слишком доверяя Ире, которая их составляла. Составляя, она то и дело ныряла в объемистый справочник «Типовые договоры», и судорожно перелистывала его, и что-то выписывала на бумажку, как будто конспектировала.

За договорами Данилов отправил Сашу Корчагина. Саша некоторое время распространялся о том, что в городе «ужасная дорожная обстановка», идет снег и вообще не проехать, — ехать от офиса до Последнего переулка было ровно две минуты, и Данилов делал вид, что не слышит, — а потом все же уехал.

Позвонила Катерина Солнцева, жена Тимофея Ильича Кольцова, и сообщила свой новый мобильный номер.

— Он жив, но все еще очень плох, — ответила она на вопрос Данилова об охраннике, — с ним дежурят наши ребята.

— Я могу его увидеть?

— Думаю, что пока нет. Разговаривать с ним все равно нельзя.

— Может быть, ему что-нибудь нужно? Лекарства, или аппаратура, или еда?

— Нет, спасибо, — сказала жена Кольцова светским тоном, как будто он предлагал помощь ее больной бабушке, — мы справимся сами, Андрей.

Данилов моментально почувствовал себя идиотом.

— Извините, — пробормотал он.

— Пожалуйста. — Теперь она ответила почему-то весело.

Как их понять, этих женщин?!

— Кстати, нам пришло приглашение на прием в честь Михаила Петровича Данилова. Если не ошибаюсь, это ваш отец?

— Да.

— Он ведь редко бывает в России?