Ему вдруг показалось, что она непременно упадет в обморок. Беременных женщин нельзя пугать, это очень вредно.
Пиджак спереди и вправду был мокрый, как будто Данилова кто-то окатил из ведра. Мокрый и теплый. Данилов потрогал это мокрое и теплое и посмотрел на свою ладонь.
В самом деле кровь.
— Не пугайся, — быстро сказал он Марте, — ничего такого. Я просто ударился, когда падал. Ты сможешь ехать или оставим твою машину здесь?
— Я отвезу тебя в больницу.
— Нет.
— Андрей, тебе нужно в больницу.
— Помоги мне подняться.
— Тебе нужно в больницу, Андрей! Из тебя кровь течет!
— Не называй меня Андреем! — приказал Данилов. Как только он поднялся, стало холодно, и снег под ногами показался ненадежным и скользким. В голове зашумело, и его слегка повело, как после первой сигареты после долгого перерыва. Пиджак на груди становился все тяжелее, словно наливался свинцом.
— Я доеду на своей машине, — сказал он упрямо, — мне завтра на работу.
— Ты не доедешь! Тебе нельзя ехать, черт тебя побери!
Ему было неловко признаться, что в высокую «Ниву» он сейчас, пожалуй, не залезет.
— Доеду. Садись в машину, Марта. Садись, и поедем.
— Ты ненормальный!! — завизжала она. — Ты псих, ты полоумный придурок! Дай мне ключи, я поеду на твоей поганой машине! Господи, ты упадешь сейчас, что я стану с тобой делать?!
— Открывается верхней кнопкой.
— Я знаю!
Кое-как они перебрались через дорогу. Подъезд особняка, из которого они вышли три минуты назад, сиял уютным теплым светом. От этого света у Данилова заслезились глаза.
Марта открыла пассажирскую дверь его «Фольксвагена» и подтолкнула Данилова внутрь.
— Самый маленький ключ от зажигания.
— Да знаю я!
— Как ты заберешь свою машину?
— Плевать я хотела на машину! Тебе нужно в больницу, Данилов!
По тому, что она назвала его по фамилии, а не Андрей, он понял, что она немного пришла в себя.
— Дома ты зальешь меня йодом, и все будет в порядке. — Он поежился, потому что было очень холодно, страшно холодно. — Включи отопитель.
До его дома было минут десять езды. Марта доехала за семь.
— Данилов, — мрачно сказала она, приткнув машину к забору, — надел бы ты дубленку, ты весь трясешься. И учти, что на руках я тебя не донесу.
— Не надо меня нести.
Кряхтя, он вытащил себя из машины и напялил дубленку, которую Марта сунула ему в руки. Ему не хотелось пачкать ее, и он все время старался не задевать пиджаком за чистый и мягкий мех. Все было хуже, чем показалось сначала. Вот черт. Выглянул бессменный Иван Иваныч, улыбнулся приветливо. В лифте они молчали, и, когда Марта открыла дверь, Данилов сразу пошел в ванную, кинув дубленку в кресло.
Пиджак спереди был мокрый и темный от крови. Рубашка, наоборот, оказалась ярко-алой, как та, что лежала на его кровати. Данилова замутило. Он расстегнул маленькие перламутровые пуговки, одну за другой, и стряхнул рубашку в ванну.
— Данилов! — позвала Марта из-за двери, которую он предусмотрительно запер.
— Сейчас. Вот в чем дело. Низкий чугунный заборчик, на который Данилов упал, отомстил ему за непочтительное отношение. С правой стороны на уровне ребер в боку была рваная, сочащаяся кровью дыра, проделанная острой чугунной пикой. У дыры были черные края, кровь из нее сильно лилась. Марта, пожалуй, упадет в обморок.
— Данилов!
— Принеси мне аптечку. Она в ящике над кухонным столом. Знаешь?
— Данилов, открой сейчас же!
— В правом, на нижней полке. Принесешь?
— Она у меня в руках давно! Открывай!
Он щелкнул замком.
— Давай ее сюда. Я сам справлюсь.
— Как же! Справишься ты!
Она протиснулась внутрь, не оставив ему шанса выставить ее вон.
Оказавшись в ванной, она уставилась в зеркало на даниловское отражение и так явно изменилась в лице, что он понял — сбылись его самые худшие опасения.
— Марта, — предостерегающе произнес он.
— Что это? — пробормотала она и перевела взгляд с зеркального Данилова на Данилова натурального. — Что там такое?
— Ничего такого, — сказал он нетерпеливо, — я упал и задел кожей за железный прут. Не пугайся. Выйди лучше. Я сам все промою, а ты мне поможешь забинтовать.
— Там, — сказали ее губы, и она показала пальцем на зеркало, — там. Что это?
Данилов вздохнул, в груди стало больно.
— Это я, — объяснил он терпеливо, — я упал, ударился о железный прут…
Осталось только добавить «очнулся — гипс», но ничего добавить он не успел. Марта схватила его за руку.
— Посмотри, — она кивнула на зеркало, не отводя глаз от его лица, — посмотри, Андрей.
И он посмотрел в зеркало.
Оно было в грязно-бурых кровавых потеках.
«Ты виноват», — было написано сверху чем-то отвратительно розовым.
Данилов зажмурился.
Он быстро обошел квартиру и все понял.
Высокая дверь из кабинета на балкон была открыта настежь, ветер теребил штору, которая елозила по паркету как привидение. Данилов жил на последнем этаже, кроме того, не держал дома ни драгоценностей, ни денег и очень полагался на Ивана Иваныча, бывшего спецназовца. Балкон его кабинета выходил почти на крышу соседнего дома — ох уж эти районы «старой застройки». Дом, в котором жил Данилов, был вполне респектабельным и недавно отремонтированным, а дом напротив только ждал своего часа — по вечерам в нем не светилось ни одного окна. Бомжи там не квартировали, может, только мальчишки забирались иногда, и Данилов часто оставлял балкон открытым. Все его детство прошло при открытых окнах — мать очень уважала англичан, ценителей свежего воздуха, — и он привык.
С крыши соседнего дома до балкона был один шаг.
На полу что-то белело.
Данилов откинул штору, нагнулся, от чего кровь из него, кажется, ударила фонтаном, и голова закружилась, и уши залепило, как ватой, и потрогал на полу плоскую и твердую лепешку мокрого снега. Потом запер балкон и вернулся в ванную.