Но он не вернулся.
Неужели ее худшие опасения оказались правдой, а не паранойей?
Селена не знала, сколько она простояла так, оцепеневшая, дрожащая.
Наконец она пошевелилась и, собрав остаток сил, побрела наверх, в комнату Алекса.
Она не могла поддаться боли. Ради сына. Ей придется оставаться в дружественных отношениях с Арисом. Это его право — быть частью жизни своего сына, не будучи связанным с ней. И это его право — любить своего сына, не любя ее.
Алекс заворочался во сне. Она взяла его на руки и принялась убаюкивать. По ее щекам текли слезы, падая на шелковистые кудри сына.
Она была счастлива. За него. Теперь, кроме матери, у него есть отец, который любит его больше жизни. Что до нее самой, ей нужно снова стать прежней уверенной в себе женщиной, которой она была до того, как отдала свое сердце Арису. Мужчине, которому ее сердце оказалось ни к чему. Она не питала иллюзий, что когда-нибудь найдет свое счастье. Все, на что она могла надеяться, это найти какое-нибудь прибежище, чтобы пережить агонию и прийти в себя.
Несколько часов спустя, когда она упаковала их вещи и играла с Алексом, в уме прокручивая, что скажет Аристидесу, чтобы расстаться с ним по-дружески и обговорить дальнейшие планы на совместное воспитание ребенка, кто-то забарабанил во входную дверь.
Когда Селена открыла, она увидела перед собой Таки, водителя Аристидеса.
— Госпожа Лувардис, господин Сарантос настоятельно требует, чтобы вы пошли за мной, — выпалил этот коренастый смуглый мужчина.
— С ним все в порядке? — разволновалась Селена.
Таки посмотрел на нее так, как будто она сказала какую-то глупость:
— Он ждет вас.
Она изумленно посмотрела на Элен, которая пришла посидеть с Алексом. Элен только широко улыбнулась, давая понять ей, что она может не торопиться.
Решив, что она узнает все от самого Ариса, Селена забралась в лимузин. Следующие полчаса она любовалась красотой залитого солнцем Средиземного моря и пышной зеленью, которая росла по обеим сторонам черной асфальтовой дороги, ведущей вдоль изумрудного побережья.
Наконец Таки затормозил рядом с «порше» Аристидеса и помог Селене выбраться из машины. В миг для нее перестал существовать весь окружающий мир.
Селена зачарованно смотрела перед собой.
В сотне метров от дороги, на другом конце красной ковровой дорожки, усыпанной лепестками роз, окруженной фонарями и охапками лилий, в двух шагах от воды стоял огромный белый шатер, мягко развеваемый вечерним бризом.
Там, на другой стороне этой огненно-цветочной дорожки ее ждал Аристидес, одетый в белую сорочку и белые брюки, которые подчеркивали бронзовый загар его совершенного тела. Легкий ветерок развевал его золотистые, длиной до плеч волосы.
Селена думала о том, как подойдет к нему ближе и посмотрит в его глаза, чтобы увидеть в них отражение того чуда, о котором мечтает каждая женщина.
Дрожа всем телом, Селена сделала несколько шагов вперед. Казалось, морской бриз оживил и ее волосы. Она пыталась усмирить их и чуть не налетела на Аристидеса.
Потрясенно смотрела она, как он… Арис… становился перед ней на одно колено.
Ее сердце чуть не выпрыгнуло из груди.
Она никогда бы не подумала, что Аристидес Сарантос может поставить себя в такое положение.
Но он не остановился на этом.
Он протянул ей бархатную коробочку цвета морской волны. Селена открыла ее и ахнула от изумления.
Там она увидела сапфир, самый совершенный камень, который она когда-либо видела, в точности такого же цвета, как ее глаза. Он поглощал золотые лучи вечернего солнца и мерцающие огни факелов и отражал их, переливаясь радугой восхитительных оттенков небесной лазури и морской синевы.
Она оторвала взгляд от драгоценного камня и посмотрела на Ариса.
— Agape mou, ты выйдешь за меня замуж? — с мольбой в голосе спросил он.
Арис смотрел снизу вверх на Селену, его сердце едва билось от волнения.
Когда с ее губ не слетело никакого восторженного «да», его пронзила ужасная мысль.
Что, если она не хотела принадлежать ему? Что, если она соглашалась только на то, чтобы делить с ним заботу о сыне, но ничего большего? Может, его тактика воздержания от близких отношений привела к тому, что Селена пришла к выводу, что он ей не нужен?
Или он сделал все неправильно сейчас? Может, он выглядел нелепо в ее глазах? Она, наверное, считала его последним человеком на Земле, от которого можно ждать подобной сентиментальности, и уж никак не ожидала увидеть его преклоненным перед ней, предлагающим свою любовь и заглядывающим ей в глаза с таким выражением, как будто он умрет, если она не ответит согласием.
Он убрал руку, протягивающую кольцо, за которым она не потянулась, и медленно поднялся на ноги.
— Я испортил свое первое предложение руки и сердца. Сейчас я тоже делаю все неправильно?
Выражение изумления исчезло с ее лица. Напряженно сжатые губы, которые он так хотел поцеловать, задрожали, и Селена засмеялась.
Она снова смеялась над ним. Над его предложением.
Аристидес посмотрел на кольцо в своей трясущейся от волнения руке и вздохнул:
— Мне казалось, что так будет правильно… в теории.
Ее смех резко оборвался.
— Ты простишь мне это? Я никогда в жизни не знал, что такое эмоции. Мне хочется порадовать тебя, почтить тебя, показать, как сильно я хочу, чтобы ты стала моей, но мне кажется, что у меня это плохо получается…
Селена остановила его, когда он хотел спрятать кольцо в карман:
— Мне кажется, лучше не бывает. Даже в своих самых буйных фантазиях я никогда не смогла бы представить вот этого. — Она раскинула руки, указывая на окружавшую их красоту.
— Тогда… почему?
— Почему я рассмеялась? Потому что ты, всезнающий Аристидес Сарантос, кажется, страдал от тех же самых заблуждений, что и я пару минут назад.
— Каких заблуждений? — хрипло буркнул он.
— Когда ты не предпринял никаких попыток снова заняться со мной любовью, я подумала, что ты не хотел меня так сильно, как тебе казалось.
Она боялась этого?
— Ты была права. — Он увидел, как ее глаза расширились от отчаяния и боли, и поклялся, что больше никогда не заставит ее страдать. — Я хочу тебя намного больше, чем я думал. Теперь мое желание говорит о том, кто я есть, мужчина, который хочет тебя.
— Тогда… почему?
— Потому что я идиот. Мне хотелось, чтобы все шло своим чередом. Я боялся, что близость затмит все остальные удовольствия, которые мы могли бы получать от общения друг с другом и которые в этом случае остались бы неоткрытыми. Поэтому я сдерживался и был для тебя только «хорошим другом». Отчего чуть не сошел с ума.