Жанна все время ждала, что секретарь суда, обещанный ей привратником, появится и огласит ей приговор суда, вынесенный по ее делу.
Теперь, когда ее оставили муки сомнений и едва ли продолжались муки сравнений, другими словами — муки гордости, она говорила себе:
«Изгнанница! Я становлюсь изгнанницей! Другими словами, я получаю право унести свой миллион в шкатулке и жить под апельсиновыми деревьями Севильи или Агридженто [51] зимой, в Германии или в Англии летом; другими словами, ничто не помешает мне, молодой, красивой, знаменитой, жить так, как я хочу, может быть, с мужем, если он такой же изгнанник, как я, — а я знаю, что он на свободе,
— может быть, с друзьями, которых всегда дарят нам счастье и молодость!»
Жанна начала уже обдумывать продажу брильянтов и свое устройство в Лондоне (дело было летом), когда воспоминание о Рето де Билете вернуло ее к действительности.
— Бедный малый! — со злой усмешкой сказала она.. — Он один поплатился за всех. Значит, для искупления всегда нужна дрянная душонка в философском смысле слова, и всякий раз, как появляется такая необходимость, появляется козел отпущения, а с ним и орудие, которое его истребит.
Она весело принялась закусывать вместе с привратником и его женой и была очень удивлена, когда за десертом привратник Юбер взял слово с принужденной торжественностью, которую он обыкновенно не вносил в свои речи.
— Сударыня! — заговорил он. — Мы получили приказ не держать больше у себя в помещении особ, участь которых решена парламентом.
«Прекрасно, — подумала Жанна. — Он идет навстречу моим желаниям».
Она встала.
— Мне бы не хотелось заставлять вас нарушать правила, — отвечала она,
— иначе я плохо отблагодарила бы вас за вашу доброту… Итак, я возвращаюсь к себе в камеру.
Она взглянула на них, чтобы увидеть действие, которое произвели ее слова. Юбер крутил в пальцах ключ. Привратница отвернулась, словно для того, чтобы скрыть вновь возникшее волнение.
— Но ведь ко мне придут, чтобы огласить приговор! — продолжала графиня. — Так когда же?
— Быть может, они ждут, когда вы вернетесь к себе, — поспешил ответить Юбер.
«Право, ему хочется удалить меня», — подумала Жанна.
Юбер не столько вежливо, сколько торопливо взял ее за руку и отворил дверь Графиня очутилась в коридоре. Здесь ждали восемь лучников судебного округа. Чего они ждали? Именно этот вопрос при виде их задала себе Жанна. Дверь привратника затворилась. Впереди лучников стоял один из тюремщиков — тот самый, который ежевечерне сопровождал графиню в камеру Этот человек пошел впереди Жанны словно для того, чтобы указывать ей дорогу.
— Я возвращаюсь к себе? — спросила графиня тоном женщины, которой хотелось бы казаться уверенной в том, что она говорит, но которая в этом сомневается.
— Да, сударыня, — отвечал тюремщик.
Успокоившись, она дала запереть себя в камере и даже с ласковой улыбкой поблагодарила тюремщика. Он удалился.
Не успела Жанна очутиться в одиночестве, как вспыхнула ее сумасбродная радость, радость, которую она слишком долго сдерживала, маска, под коей она лицемерно скрывала свое лицо у привратника, была сброшена.
Внезапно она услышала шаги в коридоре, звяканье ключей в связке тюремщика, услышала, что ключ упорно атакует массивный замок.
Вошел тюремщик.
— В чем дело, Жан? — спросила Жанна своим нежным, безучастным голосом.
— Сударыня! Не угодно ли вам следовать за мной? — спросил он.
— Куда?
— Вниз.
— Куда вниз?..
— В канцелярию суда.
Жанна подошла к этому человеку, который пребывал в нерешительности, и заметила в конце коридора лучников судебного округа, с которыми она уже встретилась внизу.
— Но скажите же мне наконец, — в волнении воскликнула она, — чего хотят от меня в канцелярии суда?
— Дело в том, сударыня, что господин Дуайо получил письма из Версаля и хочет ознакомить вас с ними.
Жанна не заметила, сколь нелогичен был этот ответ. Одно слово поразило ее: письма из Версаля, письма из дворца, которые, несомненно, привез сам защитник.
«Неужели королева ходатайствовала перед королем после обнародования приговора? Неужели…»
Сердце подсказывало ей, что Дуайо привез приказ о немедленном отъезде и о способе проехать через Францию тайно и удобно. Убаюканная этими мыслями, Жанна скорее летела, чем бежала, за тюремщиком по маленькой лестнице, по которой ее уже водили в аудиенц-залу. Но вместо того, чтобы идти к этой зале, вместо того, чтобы свернуть налево и идти в канцелярию суда, смотритель свернул к дверце направо.
— Куда же вы идете? — спросила Жанна. — Ведь канцелярия — вон она.
— Идемте, идемте, сударыня, — слащаво проговорил тюремщик, — господин Дуайо ожидает вас здесь.
Он прошел первым и потянул за собой узницу. Она услышала, как с грохотом задвинулись за ней наружные запоры массивной двери.
Она сделала несколько шагов и остановилась. Голубоватый свет придавал комнате, где она очутилась, вид внутренней части склепа.
Жанна почувствовала холод, почувствовала сырость этого карцера; она угадала нечто ужасное в горящих глазах тюремщика.
— Сударь! — заговорила она, поборов чувство страна. — Что мы с вами здесь делаем? Где господин Дуайо, с которым вы обещали мне встречу?
Тюремщик ничего не ответил. Он повернулся, словно затем, чтобы убедиться, крепко и надежно ли заперта дверь, в которую они вошли.
Жанна была человеком сильным, она не боялась неожиданностей, у нее не было ни капли стыдливости. Она подошла прямо к тюремщику, улыбаясь и делая ему глазки.
— Друг мой! Чего вы хотите? — спросила она. — Вы должны что-то сказать мне?.. Время узницы, которая приближается к свободе, — время драгоценное.
Человек с ключами ничего не ответил — он ее не понял. Он сел в углу у низкого камина и принялся ждать.
— Но что мы здесь делаем? — спросила Жанна. — Я повторяю вам свой вопрос!
— Мы дожидаемся мэтра Дуайо, — отвечал тюремщик. Жанна покачала головой.
— Признайтесь, — сказала она, — что если у мэтра Дуайо есть письма, которые он должен передать мне, то он не бережет своего времени и не пользуется аудиенц-залой… Быть того не может, чтобы мэтр Дуайо заставил меня ждать его здесь. Тут что-то другое.
Не успела она договорить, как напротив нее открылась дверь, которую она до сих пор не замечала.
Это была одна из тех закругленных опускающихся Дверей, настоящих монументов из дерева и железа, которые, отворяясь, вырисовывают в глубине, заграждавшейся ими, кабалистический круг, в центре которого персонаж или пейзаж, казалось, оживают под действием колдовских чар.