— Ах, сударь, вы изрядный храбрец! — сказала она. — Но господин Босир
— предатель, а кроме того, оставшись здесь, вы меня скомпрометируете; когда вы уйдете, он, конечно, меня побьет.
— В таком случае, я остаюсь!
— Нет, нет. Бога ради! Когда он бьет меня, я бью его и всегда оказываюсь сильнее, но это потому, что я с ним не церемонюсь. Уходите же, прошу вас! Вы подниметесь на верхний этаж и пробудете там до тех пор, пока он не вернется. Как только он войдет в переднюю, вы услышите, как я запираю дверь двойным поворотом ключа. Значит, я взяла моего возлюбленного в плен и положила ключ к себе в карман. И пока я буду храбро сражаться, чтобы выиграть время, вы уйдете.
— Вы очаровательная девушка! До свидания!
— До свидания! А когда?
— Сегодня ночью, сделайте одолжение.
— Как — сегодня ночью? Вы с ума сошли!
— Да, черт возьми, сегодня ночью! Разве не сегодня состоится бал в Опере?
— Но подумайте сами: ведь уже полночь!
— Я знаю, но это не имеет значения.
— Но ведь нужны домино!
— Вот вам десять луидоров на костюмы, — со смехом сказал незнакомец.
— Прощайте! Прощайте! Спасибо!
Незнакомец поднялся на верхний этаж. Ничего не могло быть легче: лестница была темная, а Олива, громким голосом окликая Босира, заглушала шум шагов своего нового соучастника в делах.
— Иди сюда, бешеный! — кричала она Босиру. Он поднялся на тот этаж, где его поджидала Олива. Олива схватила его за плечи, втолкнула в переднюю и, как и обещала, заперла дверь двойным поворотом ключа.
Спускаясь по лестнице, незнакомец имел возможность слышать начало схватки, в коей, подобно духовым инструментам в оркестре, гремели
Вот что там происходило.
Сначала Босир был удивлен, увидев, что дверь заперта на засов.
Затем он удивился, что так громко кричит мадмуазель Олива.
Наконец он удивился, войдя в комнату и не обнаружив в ней своего свирепого противника.
Обыск, угрозы, призыв. Раз человек прячется, значит, он боится, а если он боится, значит, торжествует Босир.
Олива заставила его прекратить поиски и отвечать на ее вопросы.
Босир, с которым обошлись грубовато, возвысил голос.
Олива, знавшая, что, коль скоро состав преступления исчез, она уже ни в чем не виновна, кричала так громко, что Босир, дабы заставить ее умолкнуть, закрыл или, вернее, хотел закрыть ей рот рукой.
Но он просчитался: вполне убедительный и примирительный жест Босира Олива истолковала иначе. Быстрой руке, приближавшейся к ее лицу, она подставила руку, столь же ловкую, столь же легкую, какой только что была шпага незнакомца.
Она ударила Босира по щеке.
Босир сделал боковой выпад правой рукой и ответил ударом, который отразил обе руки Оливы и заставил покраснеть ее левую щеку.
— Ты злая тварь, — сказал он, — ты меня разоряешь.
— Это ты меня разоряешь, — возразила Олива.
— Тебе не хватало только брать любовников, — заявил он.
— А как ты назовешь всех этих жалких людишек, которые сидят рядом с тобой в игорных домах, где ты проводишь дни и ночи?
— Я играю, чтобы жить.
— Ив том отлично преуспеваешь: мы умираем с голоду. Блестящее предприятие, клянусь честью!
— А тебе с твоим предприятием придется плакать, когда тебе порвут платье, потому что у тебя нет денег, чтобы купить новое. Выгодное предприятие, черт подери!
— Получше твоего! — в бешенстве закричала Олива. — И вот доказательство!
Она вынула из кармана пригоршню золотых и швырнула их через всю комнату.
Когда Босир услышал, как этот металлический дождь зазвенел по дереву мебели и по плитам пола, у него началось головокружение; можно было подумать, что это от угрызений совести.
— Луидоры! Двойные луидоры! — воскликнул сраженный наповал Босир.
Олива протянула к нему руку с новой пригоршней металла. Она бросила его в лицо ослепленного им Босира.
— Ого! — снова заговорил он. — Да она богачка, наша Олива!
— Теперь, — продолжал пройдоха, — ты предоставишь мне щеголять в выцветших чулках, в порыжевшей шляпе с дырявой, рваной подкладкой, а сама будешь держать свои луидоры в шкатулке. Откуда взялись эти луидоры? От продажи моего тряпья, которую я совершил, связав мою печальную судьбу с твоей судьбой.
— Мошенник! — еле слышно произнесла Олива. Она вынула из кармана оставшееся золото — приблизительно луидоров сорок — и стала подбрасывать их на ладонях.
Босир едва не сошел с ума.
— Сейчас ты выйдешь на улицу, — заявила Олива.
— Приказывай! — отвечал он. — Приказывай!
— Ты сбегаешь в Капюсен-Мажик на улицу Сены; там продаются домино для бала-маскарада.
— И что же?
— Ты купишь мне костюм, маску и такого же цвета чулки. Себе купишь черный, мне — белый атласный.
— Повинуюсь.
Мы оставили графиню де ла Мотт на пороге особняка, когда она провожала глазами быстро удалявшуюся карету королевы.
Когда ее очертания стали неразличимы, когда стук ее колес стал неслышен, Жанна села в наемную карету и вернулась домой, чтобы надеть домино и другую маску, а также чтобы посмотреть, не произошло ли у нее чего-нибудь новенького.
И в самом деле: у привратника ждал ее старик.
Этот старик был слугой де Рогана и теперь принес от его высокопреосвященства записку, в которой заключалось следующее:
«Графиня!
Вы, конечно, не забыли, что мы с Вами должны уладить кое-какие дела. Быть может, у Вас короткая память, но я никогда не забываю тех, кто пришелся мне по нраву.
Я буду иметь честь ждать Вас там, куда, если Вам будет угодно. Вас проводит податель сего».
Письмо заканчивалось пастырским крестом. Графиня де ла Мотт, сначала раздосадованная этой задержкой, поразмыслив с минуту, примирилась с той характерной для нее быстротой, с какой она принимала решения.
— Садитесь с моим кучером, — сказала она старику. Старик сел с кучером, графиня де ла Мотт села в карету.
Десяти минут было довольно, чтобы доставить графиню к въезду в Сент-Антуанское предместье, где высокие деревья, старые, как само предместье, прятали от всех взглядов один из тех хорошеньких домиков, которые были построены при Людовике XV.
— Ах, вот оно что! Маленький домик! — пробормотала графиня. — Это вполне естественно со стороны великого принца, но весьма унизительно для представительницы рода Валуа!.. Наконец-то!