Ее била дрожь, хотя холода она не чувствовала. Женщину трясло так, что она вцепилась немеющими пальцами в ледяные железные перила, окаймлявшие площадку. Темная лестница, от мансарды до подвала, прислушивалась к ее прерывистому, загнанному дыханию. Сердце колотилось так, словно Александра бегом преодолела все этажи, поднявшись от первого до пятого.
«Он мог быть мертв почти с того момента, как ушел от меня!» Ее одолела тошнотворная дурнота. Женщина почувствовала страшную слабость. «Если допустить, что, когда он спускался, его каким-то образом повстречала Рита… зазвала к себе… что-то у них вышло… Почему она бросилась мне на шею? Я еще тогда подумала, как это странно. Извинялась таким образом за свое хамство, за свои жестокие слова? Может быть… Но теперь я могу думать и по-другому. Хорошо сказала Марья Семеновна: “Ты про меня думай всякое, а я про тебя стану!” Никому думать не закажешь. Рита могла его убить. Она его ненавидела. Но сама же сказала, что от него зависит судьба ее дела. Зачем тогда убивать этого адвоката…»
Дверь в мастерскую оставалась открытой. Драгоценное тепло быстро улетучивалось, вытекая в ледяной, насквозь продуваемый сквозняками подъезд. Прежде Александра не допустила бы такого расточительства, но сейчас ею овладело странное равнодушие ко всему, что было важно и значимо раньше. Она не могла думать ни о чем, кроме тела, оставшегося в мастерской на втором этаже.
И равнодушно, будто наблюдая со стороны за какой-то незнакомой и неинтересной ей женщиной, художница обнаружила, что спускается по лестнице, даже не притворив двери, за которой остались две дорогие картины. Она шла тихо, прислушиваясь к каждому шороху на лестнице, и ощущала, как темнота тоже прислушивается к ее бесшумному передвижению.
Даже Марья Семеновна, обладавшая исключительно острым слухом, не услышала, как Александра прокралась мимо мастерской скульптора. На втором этаже художница остановилась возле страшной двери. «Зачем я сюда вернулась? Нужно звонить в полицию. Другого выхода нет. Тело не может там оставаться. И все равно придется давать объяснения. Адвокат приходил ко мне, этому есть свидетель. И Марья Семеновна молчать не станет. Рита исчезла. Если бы я была убийцей, я бы тоже постаралась исчезнуть, наверное. Однако появление Риты вообще выглядит мифом. Гостья, которую видела одна я. Кто мне поверит…»
«Эрика!» Это имя ярко сверкнуло на фоне черных мыслей, и Александра изумилась, отчего оно сразу не пришло ей на память. «Эрика видела Риту и, конечно, не откажется подтвердить это. Рита хотя и очень старалась не показать своего лица, но описать ее Эрика, думаю, сможет. Это мое спасение! Завтра же с утра позвоню ей, попрошу помощи… Только бы она не уехала из города! Да, но это завтра… А прямо сейчас придется звонить в полицию и сдавать им Риту… Господи, неужели я должна это сделать?! Но иначе-то все подозрения падут на меня…»
За окном лестничной клетки внезапно вспыхнул давно бездействовавший фонарь. Женщина содрогнулась, свет застал ее врасплох, ослепил и как будто даже оглушил. Дверь мастерской теперь была ярко освещена, виднелись даже ниточки, выступавшие тут и там из покоробленной клеенки обивки. И Александра заметила то, на что не обратила внимания впотьмах. Дверь была чуть приоткрыта – на толщину вязальной спицы, не более того.
«Марья Семеновна бросила впопыхах. А запереть не заперла. Стало быть, ключа у нее второго нет. Всем на свете не запасешься. Ключ есть только у Риты, и это именно она впустила сюда адвоката. Почему я все сомневаюсь, она ли его убила? Она ненавидела его. Он был ей необходим, но… Тут ключевое слово – был. Может, хорошая новость, которую он ей принес, перевела его в другой статус. Или вышла нелепая случайность. В любом случае, Рита поступила по-свински. Сбежала, подставила меня. И в мастерской моей она не появлялась. У меня расстроены нервы в последнее время, вот и померещилось, будто там кто-то побывал. Как это вообще можно почувствовать? Бредни. Вот то, что за этой дверью, – угроза, самая реальная. Не отвертеться. И вряд ли завтра я смогу выбраться к Валерию, как обещала. Что-то подсказывает мне, что весь день придется потратить, общаясь с полицией. И это в самом благоприятном случае – один день…»
Она слегка потянула на себя дверь, вглядываясь в темноту квартиры, вслушиваясь в звенящую, как ей казалось, тишину. Тьма отталкивала ее и в то же время манила, как бездна, в которую тянет заглянуть, хотя бы для того чтобы отшатнуться. «“Скажи: “Угасла лампа, и дверь не заперта”… Теперь все точно. Но я не выключала свет, когда уходила. Это – Марья Семеновна. Почему Рита не заперла дверь, когда уходила, бросив труп? Ведь ясно же, что так его быстрее найдут. Может, она вовсе и не думала о том, чтобы выиграть время, убежать подальше. Может, все было совсем иначе… Вдруг там осталась ее сумка? У нее была с собой одна сумка, набитая всякими мелочами. Но ни белья там не оказалось, ни даже мыла. Все мне пришлось дать. Сумку она бросила или забрала? Может, найдется хоть что-то из забытых вещей? Зажигалка, щетка для волос, старый билет… Что-то обычно остается, хоть какой-то след человека. Слов Эрики может быть мало. Скажут – старая знакомая, общие дела с клиентами, вот и выгораживает…»
Александра открыла дверь настежь, и в темную переднюю упал свет фонаря, разгоравшегося все ярче. Ей было проще войти в квартиру, оставив за спиной распахнутую дверь. Неслышно ступая, она прошла в комнату, где они с Ритой пировали, и, нащупав на столе лампу, включила ее.
Невинная картина, которую озарил легший на стол круг света, ошеломила женщину так, что она вскрикнула. На столе не было больше ни тарелок с остатками еды, ни стаканов из-под вина. Пепельница, битком набитая окурками, стояла рядом с лампой опорожненная и даже вымытая. На ней еще блестели капли воды. «Кто-то уничтожил все следы!»
Обернувшись, Александра с содроганием взглянула в угол за дверью. В первый миг ей показалось, что она различает очертания сидящей в полутени мужской фигуры. Но художница тут же поняла, что обманулась.
Тело исчезло.
Александра металась из угла в угол, лихорадочно оглядывая каждую мелочь, все предметы скудной меблировки, часто моргая, словно стараясь проснуться. Ничто из прежней, кошмарной обстановки не вернулось. Не оказалось ни объедков на столе, ни окурков в пепельнице. Исчезла пустая бутылка из-под вина и скомканная сигаретная пачка, которую, Александра помнила, подруга в сердцах швырнула на продавленный диван. Не было даже стопки белья на диване. Это художница заметила не сразу, а заметив, бессильно присела на край этого прокрустова ложа, на котором некогда без труда умещался сухопарый, невысокий Рустам.
Последнее открытие ее добило даже сильнее, чем исчезновение трупа. Теперь ей стало ясно, что убрал комнату не чужой человек, а некто, заинтересованный в уничтожении всех улик. Что здесь совершилось убийство, женщина больше не сомневалась. «Прибраться могла она сама, мог и ее соучастник, тот, кому она дала ключ от квартиры. Предположим, кто-то был… От трупа она в одиночку избавиться не смогла бы. Рита хрупкая, адвокат мужчина плотный. Его ведь надо было выволочь на лестницу, утащить, спрятать или увезти… Куда они его дели, не бросили ли просто у подъезда?! Постельное белье, которое дала ей я! Она явно подумала, что это будет уликой против меня, если в будущем убийство все же свяжут с этой квартирой, а в ней найдут белье… Зачем бы кому-то понадобилась эта рвань? Там же всего две простыни застиранные и дырявое покрывало… Я не понимаю, как и зачем она это сделала… Но теперь ясно, что все это сделала Рита!»