— Он не топит тебя, а пытается научить. Кит, что ты получил за контрольную по правописанию?
Кит принялся что-то ей рассказывать, Брин какое-то время рассеянно слушала его, почти не слыша, но внезапно она осознала, что в машине тихо.
На следующем светофоре она оглянулась на мальчиков. Они опять смотрели на нее с упреком.
— Что с тобой такое, тетя Брин? — спросил Брайан.
— Ничего, ничего, — ответила Брин быстро — кто-то уже сигналил ей, поскольку она не увидела зеленого света, и она снова, несмотря на собственное клятвенное заверение, чертыхнулась.
— Тетя Брин… — настойчиво продолжил Брайан.
— Правда, ребята, все в порядке. Ничего страшного. Просто один глупый самовлюбленный звездун…
— Глупый само чего?
— О господи! — взвыла Брин — что она опять ляпнула при детях? — Ничего, лапочка. Давай притворимся, что я этого не говорила, пожалуйста. — Они все трое внимательно на нее глядели, и она это чувствовала. — Ну, пожалуйста… Я злая и расстроенная, я ужасно себя веду, просто сказала то, что первое на ум пришло. Понимаешь?
— Конечно, — сказал Брайан. — Папочка всегда говорил, что лучше вообще ничего не говорить, если не можешь сказать чего-нибудь стоящего. Правильно?
— Ну да, похоже, — пробормотала Брин недовольно. — Но тут дело немного в другом. Вам не надо… — Она сделала паузу, чтобы немного подумать, прежде чем опять заговорить. — Совсем не обязательно набрасываться на кого-то только потому, что он тебя раздражает.
— Ну да, — согласился Брайан, важно кивнув. — Ты не должна была говорить о человеке, что он глупый самовлюбленный звездун, просто потому, что ты от него балдеешь.
— Правильно, — сказала Брин, готовая провалиться куда-нибудь под сиденье.
Что сказал бы Джефф, с его абсолютным неприятием любого рода нетерпимости, что подумал бы о ней или о том, как она теперь воспитывает его детей?
— А разве плохо быть звездуном? — поинтересовался Кит невинно.
— Ох, пожалуйста, давай забудем об этом. Напоминай мне — ничего не говорить, если не можешь сказать чего-нибудь стоящего. Я была неправа, очень неправа, я совсем не имела в виду то, что сказала, — торопливо продолжила она. — Я… ну… сейчас снимаюсь в клипе…
— У, здорово! — сказал Кит. — Для Эм-ти-ви?
— Ну да, как для Эм-ти-ви…
— Класс! — Брайан вытянул шею так далеко, как только мог.
— А с кем, тетя Брин?
— С Ли Кондором.
— У-у! — Тут даже Эдам подключился к их восторгам.
— Миссис Лоу велела нам посмотреть его последний ролик, если мы хотим увидеть самую лучшую картинку из Средних веков, — повернулся Брайан к Киту.
— Самую лучшую, — передразнил Кит старшего брата.
— Самую лучшую, — пробормотала Брин, — просто самую замечательную.
Было почти семь вечера, когда они добрались до дома, и почти девять, когда она накормила детей, помыла их и уложила в кроватки.
А ей надо было еще как минимум час провести в фотолаборатории. Она сняла несколько пейзажей для туристического проспекта о Тахо, и только после того как были отобраны пять лучших пробных снимков, решился вопрос о серии фотографий животных. Но работа над этим проспектом могла в будущем дать дополнительные заказы, поэтому Брин должна была принять во внимание мнение заказчиков из рекламной фирмы.
Наконец, когда она все-таки добралась до постели, никакие грезы ее не посетили. Едва коснувшись головой подушки, она впала в тревожный, неглубокий сон.
Среда грозила оказаться еще тяжелей, чем вторник, — если это вообще было возможно.
Брин подъехала к девяти ноль-ноль, как и просил ее Тони Эсп, когда они расставались накануне вечером.
Она думала, что там никого не будет, когда вошла первой и почувствовала себя не в своей тарелке. Будто бы она попала в давнее прошлое. В огромной люстре мерцали свечи, освещая потрясающий мраморный пол, который изящно контрастировал с едва сметным тиснением на стенной обивке. Лестница уходила вверх, в сумрак, и на мгновение Брин почувствовала, что действительно вторглась в другое время и и другую жизнь…
Громкий музыкальный аккорд буквально подбросил ее вверх, сердце ее замерло, когда она поняла, что кто-то включил запись «Лорены» в исполнении Ли Кондора и его группы.
Сначала на слушателя обрушивался барабанный бой, что было вполне обычно для рок-композиции, но тут барабанный бой имитировал топот ног марширующих на войну солдат. Вступила скрипка. Потом, ненавязчиво, клавиши.
А потом зазвучал голос Ли Кондора.
Тембр у него был уникальный. Это был тенор, но хрипловатый, такой, что, казалось, проникал до самой глубины души — как острый, зазубренный клинок.
Голос Ли нашел отклик в душе Брин. Она чувствовала себя так, будто его голос, подобно его глазам, может разоблачить все ее секреты. Так, будто некий инструмент мог вскрыть ее сущность, вынуть наружу ее сердце и разум и оставить их обнаженными и уязвимыми.
Песня была прекрасна. Когда в припеве гармонично вступили другие голоса, она почувствовала, как неожиданно к глазам подступают слезы. В этой песне было и обретение любви, и ее утрата, и мудрость, и печаль от расставания.
В дверях появился Тони Эсп.
— Брин, ты уже здесь. Замечательно! Представляешь, как это прозвучит, когда все будет закончено? — спросил он радостно. — Получится просто сказочно! Просто фантастика.
Брин выдавила из себя слабую улыбку: «Несомненно, я в этом уверена».
— Поставь сумку, душечка, и чуть разогрейся. Я буду у лестницы.
Брин послушно выполнила то, что ей было сказано, с раздражением думая, что особенно-то ей разогреваться не обязательно. Однако она знала, как важно беречь мускулы и сухожилия от излишнего напряжения, поэтому быстро сделала несколько обычных упражнений.
— Готово, Тони, — сказала она хореографу.
— Хорошо. Давай вернемся к самому началу, медленно и чистенько, — сказал он ей улыбаясь. — Сейчас ты будешь работать уже не со мной, а с Ли.
— С Ли? — Ей не удалось скрыть испуг, явно прозвучавший в ее голосе.
— Да, мисс Келлер. Со мной.
Ли спускался по лестнице. И его движения были настолько мягкими, что не производили ни малейшего шума, но, тем не менее, ей хотелось закричать от страха.
Но ведь он точно все это время находился здесь. Наблюдая за ней. Вовсе не прячась, вполне открыто. Она просто этого не знала…
Не чувствовала его присутствия.
А сейчас оно вдруг стало такими очевидным и ошеломляющим.
Брин в остолбенении смотрела на него, а он тем временем спускался к ней по лестнице. Ли был одет в рубашку защитно-зеленого цвета с короткими рукавами. Казалось, зеленый цвет подчеркивал золото его глаз. Руки у него были обнажены, бицепсы свидетельствовали о неукротимой физической силе. Рубашка плотно облегала торс, обрисовывая накачанный, плоский живот и подчеркивая треугольник широких плеч и талии. Барбара опять оказалась права — на расстоянии он казался худым, но чем ближе он подходил, тем заметнее становилось его мощное телосложение.