А он ведь запросто может использовать ее, а затем легко вышвырнуть — как щепку в реку, которая впадает в бездонный океан.
А сейчас она лежала на его кровати. Лежала рядом с ним, ощущая его прикосновения, почти как если бы была его любовницей.
Девушка выдернула из-под себя простыню и вскочила на ноги, пальцы ее дрожали, когда она просовывала руки в рукава рубашки и поспешно застегивала пуговицы.
Она прекрасно знала, чем это может кончиться. Ли не бросал пустых угроз, и если кому-то что-то приказывал, то ожидал беспрекословного подчинения. Если она не появится на кухне через пять минут, он вернется наверх, бесшумно — это уж точно — и просто притащит ее вниз. Ей может не нравиться эта идея, но других вариантов для нее сейчас не существовало.
Потому что если Ли еще раз прикоснется к ней этой ночью, она просто разлетится на тысячу мелких кусочков и навсегда потеряет себя.
Брин слегка вздохнула — знак покорности судьбе. Она ощутила почти облегчение — если нет другого выхода, значит, придется рассказать ему все. Ему, Ли. С чего бы ни пришлось начать, хуже все равно не будет.
Этого страха…
За ней следят весьма опасные люди, но…
Но Ли был самым страшным человеком из тех, что она когда-либо встречала.
Брин плотно закрыла глаза и сделала глубокий вдох, чтобы набраться сил. Она собиралась с духом, чтобы спуститься вниз и поговорить с ним. Рассказать ему все, с самого начала…
С самого начала.
Кто мог знать, что все так получится?..
Трах-тарах!
Услышав грохот и пронзительный визг, Брин Келлер отбросила газету с приглашениями на работу, которую тщательно просматривала, удобно устроившись в любимом кресле, вскочила и кинулась к двери, открыв ее пинком.
За те полтора года, что она была опекуншей, она так и не научилась отличать крики боли от радостных воплей во время игры.
К счастью, это была игра.
Брайан, в его зрелом, семилетнем возрасте, старший из ее племянников, как раз и был виновником этого шума. Он с удивлением взглянул на ее обеспокоенное лицо.
— Это мы так играем, тетя Брин. — Он гордо расправил плечи и взмахнул пластиковым мечом. — Я — Грингольд! Бог воды и света! И я сражаюсь против злых сил Черного Пса!
— А я — Тор Великий! — звонко вставил Кит. Ему было шесть, и он был вторым по значимости в их трио. У них было только два пластиковых меча, и он владел вторым.
— Неужели? — Брин подняла брови и с трудом подавила улыбку.
Ей даже не надо было спрашивать, кто удостоился чести играть роль Черного Пса. Она перевела взгляд на маленького Эдама. В свои четыре года он был младшим и, следовательно, всегда получал роль плохого парня. Мальчики использовали крышки от мусорных баков в качестве щитов, но поскольку пластиковых мечей было только два, то и крышки они взяли две. Эдам же был экипирован огромной пластиковой бейсбольной битой и куском рифленого картона.
Эдам одарил ее очаровательной улыбкой, и она сразу же забыла, что собиралась стукнуть их всех троих головами за то, что они ее так напугали. Неожиданно для себя самой она расхохоталась, прищурилась, глядя на Кита, и бросилась на Эдама, вырывая у него биту.
— Тор Великий, говоришь? Ну, хорошо, тогда я — Белая Ведьма! — сказала она с угрозой. — И я намерена покарать вас всех за то, что из-за вас я поседела раньше времени!
Мальчишки визжали от восторга, когда она гонялась за ними по маленькому дворику, легонько ударяя их по макушкам битой. А потом они объединились против нее, набросились, облепили и повалили на землю.
— Моли о пощаде, Белая Ведьма! — потребовал Брайан.
— Никогда, — закричала Брин, изображая ужас. Тут она услышала, как в кухне звонит телефон.
— Проси милости! — потребовал Кит вслед за Брайаном.
— Все, все! Закончили, безобразники! Я попрошу о пощаде потом, обещаю! А сейчас Белой Ведьме надо ответить на звонок.
— Ага, тетечка Брин!
Мальчики были огорчены, но позволили ей встать. На пути к дому Брин послала им воздушный поцелуй и подбежала к телефону.
— Брин?
— Барбара?
— Ну, естественно, это Барбара. Чем ты там занимаешься? Надеюсь, ты не бегаешь трусцой? Такое впечатление, что ты задыхаешься. Я ничему такому не помешала? Или как? Мне бы, конечно, очень хотелось, чтобы ты занималась чем-то таким, во что не строит встревать!
Брин состроила трубке гримасу — я тебя обожаю! Барбара никак не хотела понять, почему ее подруга после разрыва помолвки избегает мужского общества. Особенно если учесть тот факт, что разорвала ее сама Брин.
— Нет, ты ни во что такое не вмешалась, если не считать борьбу добра и зла. Что случилось?
— У меня кое-что для тебя есть.
— Работа? Ух, здорово! Я как раз заканчиваю с пейзажными съемками, а у Кэти с щиколоткой получше, поэтому она вчера вернулась в шоу. Я уже начинаю беспокоиться о наших финансах. Что у тебя есть — какая-нибудь заварушка с танцами или съемки?
В трубке послышался довольный смешок Барбары.
— Брин! Какая ты чудачка! И что за чудное везение иметь меня в качестве своего агента! Ну сколько бы человек смогли продать тебя и как танцовщицу и как фотографа одновременно?
— Наверное, немногие, — сухо ответила Брин. — Я сегодня видела билборд «Мастер на все руки ничего толком не умеет».
— Ну не надо себя недооценивать, Брин. Ты в обеих этих ипостасях чертовски хороша.
Брин промолчала. Она была хорошей танцовщицей и хорошим фотографом. Но она давно усвоила одну жизненную истину — хороший не значит успешный. Это означало, что, если вдруг повезло, надо закреплять успех и работать, работать, работать.
Неожиданно для себя самой она тоже рассмеялась.
— Если б я заранее решила, кем я больше хочу стать, когда вырасту, — Мартой Грэм или Мэттью Брэйди, то выбрала бы что-нибудь одно!
— Скорее всего, тебе бы именно сейчас это не подошло, моя цыпочка. Потому что у меня для тебя две работы. И как для танцовщицы и как для фотографа.
— Потрясающе! — выпалила Брин восторженно. — Кого я снимаю и для кого танцую?
— Это одни и те же люди.
— Да неужели? — затрепетала от любопытства Ирин. — Странно… И кто же они?
— Ли Кондор.
— Звезда фолк-рока?
— Отчасти фолк-рока, потому что он относит себя к серьезным музыкантам, — ответила Барбара с заметным вызовом. — Запомни это, дорогуша.
— Так он отчасти рокер или отчасти серьезный музыкант? — переспросила Брин сухо.
— И то и другое! — хихикнула Барбара. — Он никогда не отрицал наличие у себя крови индейцев из племени черноногих, но он не придает этому большого значения. И он провел два года в Джульярде, где его мать была учительницей, а потом еще два года в Королевской консерватории. Так что у него есть полное право называть себя музыкантом.