Насылает. Еще как насылает! Но в проклятия Муромцев тоже не верит. Повезло – не сталкивался он с подобными вещами.
– Но вот использовать кое-какие снадобья… составлять их. Изменять состав.
– Травить, короче.
Добрыне это понятно. Яд – это не колдовство. Его и выявить возможно, и к делу пришить. Но дела как такового нет. Евдокия – и та отказалась подавать заявление. Пожалела «бедную девочку» – Алиску.
– Смерть Татьяны вызвала бы подозрения. Молодой муж. Завещание. Прямо-таки запах убийства! А вот болезнь – это не так подозрительно, это же со всеми случается. Тем более что болезнь-то имелась, надо было лишь подстегнуть ее. В результате – долгая агония. И смерть. А с нею – свобода и деньги. Почти – независимость, которая, к сожалению, длится недолго. Им не хватает денег. Они же не умеют зарабатывать, а вот тратить – полной рукой.
Саломея слушает. Она уже выстроила свою версию и почти уверена, что она совпадет с далматовской. От этого на душе у нее сволочно становится.
А вот Муромцеву эти теории – поперек горла, и, чтобы не возражать, он забирает последний блин, раскладывает на нем тонко нашинкованную колбасу, соленый огурец, заливает майонезом и кое-как заворачивает края блина.
– Рената отказывается помогать сыну, не бросившему свои дурные привычки. И фокус повторяется. Эмма. Чаша. И – сумасшествие. Может, она покрепче оказалась, может, это они побоялись сразу два трупа в дело вплетать. Но Эмма оказывается в клинике, а бизнес ее отходит к Аполлону. И опять – денег не хватает. Попытка заставить «Оракул» приносить доход заканчивается ничем. Вот здесь в игру и вступает Рената. Она или смирилась наконец со склонностями сына, или вдруг почувствовала, что тот ходит по краю… вряд ли она скажет. Но Рената предложила ему «приличный», в ее понимании, вариант жизни. Свадьба ее и Аполлона. Семья воссоединяется, а что происходит внутри семьи – это никого не касается…
– Вот психи!
Вывод Муромцева печально точен.
– Они стоят друг друга. – У Далматова – нехорошая какая-то улыбка. – Рената вложилась в Центр не просто так. Она поняла, как можно с выгодой использовать чашу и таланты сыночка. Зачем «составлять» свою судьбу, если можно – для кого-то? И пусть этот «кто-то» потом платит за исполнение желаний. При грамотном подходе – и руки чисты, и кошелек полон. Главное, чтобы чаша не пустела…
Никто не поверит в такое.
А Рената будет молчать. Если Саломея поняла все верно, Ренате терять нечего.
– Сегодня, – сказал Далматов. – Или завтра. Их поджимает время…
Он вновь оказался прав.
Саломея позвонила ему сама.
Утро. Солнце берет штурмом окна, жар его гложет белый фасад дома, раскаляет старые доски паркета, но вдали от окна свет словно тонет в пыли.
Тапочки.
Джинсы. Майка.
Одежда куплена в дешевом магазине, и джинсы слишком узки, а майка – коротковата. Она уже успела выгореть, хотя Саломея надевала майку лишь дважды.
Волосы забрать в два коротких хвостика. Пора стричься или все-таки не стоит? Может, попробовать каре отрастить? Нет, тогда Саломея станет похожа на безумную овцу…
Телефон. Так…
Аппарат не виноват в том, что ей предстоит сделать крайне неприятный звонок. И Саломея садится перед зеркалом. Туалетный столик все еще выглядит изящно. И банкетка… для девочки она вполне удобна, а для нынешней Саломеи – тесновата. Как и все в этой комнате.
Ее ведь специально обставили. И после той неприятной истории – не надо было жаловаться – обстановку не меняли. Почему? В этом доме и правда скрыто немало тайн. А скоро добавится еще одна.
– Аполлон, здравствуй, – голос должен звучать ровно, и Саломея старается. – Я хочу поговорить с тобой… и с твоим любовником.
Он молчит. Не спешит отрицать. Возмущаться. Или он так сильно ошарашен ее догадливостью? Не ее… она и дальше жила бы, как слепая курица, но нашлись недобрые люди – помогли ей прозреть.
– Приезжайте оба. – И Саломея отключилась.
Из зеркала на нее смотрела рыжая девчонка с упрямо поджатыми губами.
Они не приедут… Илья ошибся… он ведь тоже иногда ошибается. Думает о людях хуже, чем они есть. Прежде всего – о себе самом думает хуже, нежели он есть!
И топить ее Илья не станет.
Это лишь один из сотен тысяч вариантов будущего… даже не будущего – его сценария, рассчитанного мозгом на подсознательном уровне. Немного волшебной травы, и подсознание, смешав страх и желание в один коктейль, накачивает им кровь. Работа на высшем уровне. В такую легко поверить.
Но Саломея – не кукла, работающая по чужой программе.
Она выбросит то, что видела, из головы.
Время тянется.
В доме – иллюзия пустоты. Тишина. Только часы тикают на редкость громко. Звук этот заглушает все иные, и Саломея вздрагивает, когда раздается стук в дверь.
Аполлон воспользовался дверным молотком.
– Есть кто дома? – весело воскликнул он. – Гостей ждали?
Двое.
Значит, не было ошибки – ни в чем. Последняя надежда рассыпается на глазах.
– Я есть. – Саломея выходит из тени. – Пойдемте в гостиную. Там удобнее.
Павел кивает. Он сегодня в строгом черном костюме. Рубашка белая. Галстук – красное пятно, издали – словно рубашку кровью испачкали.
– Надеюсь, вы не попытаетесь от меня избавиться, – говорит Саломея, и голос ее звучит неуверенно. А если они и правда попытаются?
Илья здесь. Этажом выше. Слушает. Ждет, как рысь в засаде. И Муромцев… он, скорее, бизон. Тугодум, тяжеловес, но – страшный в гневе. С таким прикрытием ей нечего бояться. Только Саломее все равно страшно. Иррациональный ужас человека, заглядывающего под кровать в поисках «бабайки».
Жизненный опыт подсказывал ей, что порою под кроватью «бабайка» обнаруживается…
Лиловая гостиная с выгоревшей тканью на стенах, с портьерами и камином, облицованным желтым камнем. Тяжелая мебель в георгианском стиле. Турецкий ковер. Безделушки, которым полагается тут быть, и золоченые каминные часы.
– Сама догадалась? – первым начинает Аполлон. – Или подсказал кто-то?
На его лице еще держится маска дружелюбия, но видно – он устал притворяться.
– Сердце подсказало.
Саломея садится в то кресло, которое стоит ближе к камину. Камин пуст, дров в нем нет, но кресло придвинуто к нему почти вплотную. И если у кого-то из этой парочки появится желание свернуть шею излишне наглой девице, то сделать это неожиданно у них не выйдет.
Хотелось бы так думать.
– Что еще тебе подсказало твое сердце?
Аполлон подвигается ближе. К счастью, мебель здесь тяжелая, двигать ее неудобно, и он вынужден остановиться. Павел не вмешивается, он выглядит равнодушным, как будто речь пойдет о вещах, совершенно для него неинтересных, посторонних. Он встал за спиной любовника, прикрыл веки, словно погрузился в сон.