Ольга: «Но ты же можешь сказать, что все хорошо, я просто пораньше вернулась домой. У меня были свои планы».
Соня: «Говори немедленно, что с тобой приключилось, или я…»
Лорен: «Ольга, говори, пожалуйста, по-французски, я ничего не понимаю. С тобой все в порядке, где ты? Мы так волновались».
Ольга: «Лорен, спасибо тебе за все, я тебе напишу. Целую вас!»
Вот и весь душеволнительный разговор, при котором я присутствовал. После того как в трубке раздались короткие гудки, Соня принялась нарезать круги по гостиной, в ярости размахивая кулаками и ругаясь на всех языках, а Лорен второй раз за день расплакалась. Я готов был схватиться за голову и бежать куда глаза глядят, но тут снова зазвонил телефон, и мне первым удалось схватить трубку. Обе дамы мгновенно умолкли и напряженно уставились на меня.
– Ален, есть хорошие новости.
Разумеется, это была уже не Ольга, а всего лишь энергичный яхтсмен-полицейский Жак Танде. Можете себе представить, я почему-то заранее знал, что он мне скажет.
– Должен сказать, слова Бенини насчет Москвы сразу меня насторожили, – восхищенный собственной проницательностью, продолжил комиссар. – Вернувшись в участок, я первым делом решил навести справки и кое-что узнал. Ален, как оказалось, вчера дневным рейсом из женевского аэропорта в Москву вылетела некая Ольга Алипова.
Так-так. Стало быть, вчера, шагнув в собственный сон, я стоял в знойный полдень перед воротами совершенно пустого поместья, а Бенини в это самое время махал самолету с Ольгой несвежим носовым платком. Вот почему он так спокойно согласился на осмотр дома. После закрытия выставки, ближе к ночи, вернулся в Танси и окончательно уничтожил все следы пребывания в доме девушки. Но все-таки зачем он несколько дней держал Ольгу у себя?
– Вы не удивлены? – озадаченный моим молчанием, спросил Танде.
Прямо передо мной стояли Лорен с Соней, стараясь не пропустить ни одной из моих реплик пытаясь разгадать, кто звонит на этот раз.
– Я не удивлен, – ответствовал я, ощущая себя актером, вышедшим под занавес в последний раз, дабы раскланяться перед благодарными зрителями. – Дело в том, что эта самая Ольга только что позвонила, сообщив, что находится в Москве и прекрасно себя чувствует.
Комиссар откашлялся.
– Ну и дельце, – наконец проворчал он. – Что там у них случилось на самом деле, мы не знаем, но нам предлагается вполне логичная версия: девушка бежала с мужчиной, пробыла у него какое-то время, затем любовники поссорились, и Ольга с разбитым сердцем вернулась домой, не желая никого больше видеть.
– Мелодрама, – не сдержался я. – А как в нее вписать смерть Жосье?
– Никак, – с усмешкой отозвался комиссар. – Жосье погиб, если можно так сказать, сам по себе. Ночью на улице попал под руку пьяному дебоширу или что-то в этом роде. В любом случае, розыск Ольги мы прекращаем, полиции остается только решить массу формальностей.
– Занавес, – произнес я.
– Занавес, – удовлетворенно подтвердил Танде. – Если бы с Жосье все было так же просто… Кстати, могу я поговорить с Соней?
Лорен, потихоньку всхлипывая, удалилась в свою комнату, Соня принялась восторженно щебетать по телефону со своим милым комиссаром, ну а мне, похоже, оставалось одно: собрать свои вещички и заказать билет на самолет. Миссия сыщика-любителя была бесславно завершена: пропавшая девушка нашлась сама по себе, а тайны так и остались тайнами. Нет в жизни совершенства.
Все на свете имеет свое начало и конец, славный или бесславный финал, когда падает занавес, и зрители забрасывают актеров цветами или мочеными яблоками. Завершался и этот день, уступая место душным матовым сумеркам. Заказывая билет на завтрашний московский рейс, вяло собирая вещи, я будто наяву слышал трагический надрыв моцартовского «Реквиема».
Конечно, глупо и бессмысленно было видеть все в трауре: пропавшая Ольга – жива и благополучна, Соня сбросила с плеч тяжкий груз ответственности, да и я неплохо провел время в солнечной Швейцарии. Оставалось напоследок все-таки отобедать в приличном ресторане, заказав себе знаменитое фондю, пусть на него и не сезон. Это было намечено мною на следующее утро.
И все-таки я ощущал недовольство и смутную тревогу. Отдельные части мозаики вместо того, чтобы сложиться в четкий рисунок, разлетелись в разные стороны, словно от размашистого удара ладошкой раскапризничавшегося ребенка. Во всей этой истории вопросов было больше, чем ответов.
Все началось со снов шестнадцатилетней школьницы из Версуа. В собственных снах странная девочка Шарлотта влюбилась в человека с треугольным лицом, влюбилась… и в то же время испытывала к нему страх…
«Мы были вдвоем в большой светлой комнате. «Все люди – это ковры. Кто-то прекрасен и дорог, украшает собой жизнь, кто-то служит для удобства и комфорта, в другие заворачивают трупы или вовсе вытирают о них ноги, – сказал он и внимательно посмотрел на меня. – Какой из этих ковров – ты?»
Стены той комнаты сверху донизу были увешаны коврами разных видов, размеров и окраски. Я не знала, что ответить. Тогда он встал и показал рукой на небольшой ковер стального цвета с изображением мандолы: «Вот ты». Я вся дрожала. Я боялась поверить своему внутреннему предчувствию: он любит меня. Потом я испугалась – а вдруг не любит, вдруг я просто нужна ему, чтобы не забыть, как найти выход из лабиринта?..»
Действительно ли в реальной жизни этим человеком оказался Роже Монтесье? Я словно наяву увидел зеленый сад, его самого, с сумрачным видом сидящего в шезлонге у дома, петляющую дорожку от ворот и идущую по ней Шарлотту. Она поднимает голову, видит Монтесье, замирает, оглушенная внезапным открытием, что восхитительно – страшный человек из ее снов и есть этот мужчина со смоляными волосами и пронзительным синим взглядом, рассеянно пролистывающий газету.
К чему привело это открытие? О чем говорили Шарлотта и Роже Монтесье в его кабинете «едва ли не полдня»? И не с ним ли она отправилась в свое последнее плаванье на яхте Матье?
«Кстати, а ты хорошо плаваешь?» «Как рыба», – ответила я. «Как рыба! – повторил он со смехом. – Ты – удивительная».
Шарлоттины сны опережали действительность.
А потом место Шарлотты заняла Ольга – тоже рыжая и светлоглазая. «Дурочка», «не слишком умная», «ненормальная» – именно так зачастую называют тех, кто не похож на других и не умеет держать язык за зубами. На той знаменательной вечеринке, выпив вина, Ольга без задней мысли, со смехом, сказала Пьеру Бенини что-то «глупое». И исчезла на целую неделю, а когда позвонила из Москвы, в ее голосе не было радости.
«Лорен, Соня, дорогушечки мои, простите меня ради бога, все так глупо получилось, но я чудесно провела время в Версуа, а теперь вернулась домой. Все в порядке».
«Сонечка, я тебе потом все расскажу, сейчас мне совершенно некогда».