– Не будем кататься, – мрачно сказал Дмитрий Евгеньевич. – Я уже вчера катался, и вообще, зря мы сюда приехали!
Алиса посмотрела на него.
Все было ясно.
Она поднялась на цыпочки и сунулась к его уху.
– Дим, – прошептала она в это самое ухо, – Дим, давай сейчас же заберем ее домой, а? Где этот твой Борис, который тебе обещал продать ее за наши пятнадцать тысяч?
– Ты сошла с ума, – выпалил Долгов.
Почему-то он точно знал, что именно она скажет, и даже был к этому готов.
– Дим, вы просто созданы друг для друга! Ты и эта машина! Ну, посмотри же на нее! Ну, она прямо твоя. Она больше ничьей быть не может.
То, что Алиса говорила теми самыми словами, которыми Долгов думал, его потрясло. Он даже себе не смел признаться в том, о чем думал, а она произнесла вслух.
А как же… нормальная жизнь, которая должна грянуть, когда закончатся гормоны?! Гипофиз и лобные доли?! Быть может, надпочечники?! Он же все знает о жизни, он врач, ученый и окончательный, бесповоротный материалист!
– Мы не можем ее себе позволить, – пробормотал Долгов. В конце концов, он никогда не сдавался без боя. – У нас даже на ужин не останется!
– У нас останется моя зарплата! – Она потянулась и поцеловала его. – А на ужин мы купим три литра кефира и выпьем! Дим, ну что ты ломаешься?! Мы должны ее забрать! Лучше всего прямо сегодня.
Он заплакал бы, или подхватил бы ее на руки, или прижал к сердцу, или опустился перед ней на одно колено – если бы он все это умел. Но он не умел.
В эту минуту он отчетливо понял, что все и всегда будет хорошо – и к черту гипофиз и лобные доли вместе с надпочечниками! Гормоны тут ни при чем.
Теперь я точно знаю, что такое любовь!..
– Дим!
– Я тебя люблю, – сказал он неловко. И от первого до последнего слова эта незамысловатая и не слишком новая фраза была чистой правдой. – Поняла?
– Поняла, – согласилась Алиса, глядя ему в глаза.
Долгов проездил на этой машине года три. Потом были другие, и ни одну из них он не обожал так, как свою «lady in red», в присутствии которой он раз и навсегда поверил в то, что любовь есть.
И доказательств никаких не нужно. Просто она есть, и все тут!..
По дороге он заехал к Абельману. Тот оперировал, и на месте его не было.
– Дмитрий Евгеньевич, – удивленно сказала секретарша Анна Ивановна и в волнении поднялась ему навстречу. – А Эдуард Владимирович в больнице! Его сегодня вообще не будет, он не собирался сюда!..
Прием Абельман вел в новеньком, с иголочки, медицинском центре на Сретенке, где были бесшумные лифты, светлые коридоры, ковры, вазы и охранники.
– Я знаю, – Долгов улыбнулся секретарше, которая с окружающим великолепием никак не вязалась, была простенькой, седенькой, с натруженными руками в синих венах. – Я, собственно говоря, именно к вам, Анна Ивановна!
– Ко мне?! – переполошилась она и прижала руки к груди, словно намереваясь помолиться. – Как же это вы… ко мне, Дмитрий Евгеньевич?!
Он продолжал улыбаться, и она вдруг засуетилась, выбежала из-за стола и стала спрашивать, не хочет ли профессор кофе или, может быть, поесть. Она не знала, что Эдуарда Владимировича не будет, и приготовила ему обед, потому что он приезжает из больницы страшно голодный! Она всегда ждет его с обедом, хотя ему и поесть некогда, он только заходит, а у него уже очередь сидит!
– Разогреть надо, я моментально, Дмитрий Евгеньевич!..
И она сделала движение, намереваясь броситься в кухоньку, чтобы разогреть Долгову обед.
– Спасибо, не нужно, Анна Ивановна!
– Да как же не нужно, вы ведь тоже, поди, после операции!..
– Анна Ивановна, вы записываете всех, кто звонит Эдуарду Владимировичу на этот телефон?
Секретарша моргнула. Вообще-то она была медсестрой, полжизни проработала в больнице вместе с Абельманом, и тот взял ее в свой медицинский центр, когда ему понадобился человек, который отвечал бы на звонки и поддерживал офис в порядке.
Он перевел ее в секретарши, определил зарплату вдвое больше той, которую она получала в больнице, и рабочий день с девяти до шести. Анна Ивановна считала Абельмана своим ангелом-хранителем, не уставала его благословлять и ставить за него в церкви свечки на все православные праздники.
– Зачем?! – веселился циничный, непочтительный и грубый Абельман, любитель неприличных анекдотов. – Я ведь не православный!
– Бог у нас один на всех, – строго отвечала Анна Ивановна. – И он все видит! И вашу доброту к нам, простым людям, без внимания не оставит!
То, что секретаршей была махонькая старушенция с пучком на затылке, а не юная красавица с персиковым загаром, как-то по-новому открыло Долгову глаза на однокурсника.
Вот так-то, милый мой, думал Долгов после визитов к Абельману в офис. Всех ты учишь быть расчетливыми, вечно ты ноешь, что денег тебе мало заплатили, вечно ты про состоятельных больных рассуждаешь и про то, что врач должен быть циничен и ко всем вопросам подходить с точки зрения собственной выгоды!.. Вот ты Анну Ивановну на работу взял – нашел выгоду? Мальчишке на прошлой неделе заячью губу оперировал, все отказались, а ты взялся, случай уж больно нерядовой. А мальчишкина мать бухгалтершей на консервном заводе служит – и здесь тоже выгоду нашел?!
Анна Ивановна с грохотом уронила со стола какую-то папку. Долгов быстро поднял.
– Промашку я допустила, да, Дмитрий Евгеньевич? Какую промашку-то?.. Говорите сразу, не мучьте!
– Никаких промашек, что вы! Просто мне нужно посмотреть, кто звонил Эдуарду Владимировичу двадцать шестого июня. – У секретарши был перепуганный вид, и Долгов решил ее успокоить. – У моей жены как раз день рождения двадцать шестого июня.
Он вспомнил тот день и поморщился от отвращения к себе.
После двадцать шестого в триста одиннадцатой больнице появился Евгений Иванович Грицук, жизнь встала на дыбы и понесла!..
Больной умер, Дмитрий Евгеньевич во всем обвинял себя, и с Алисой они ужасно поссорились именно после двадцать шестого!.. Долгову было невыносимо об этом вспоминать, особенно сейчас, когда все опять стало хорошо и когда он так сильно ее любил!..
– Я знаю про день рождения вашей супруги, – не моргнув глазом, сказала Анна Ивановна. – Мы всегда букет посылаем Алисочке! Эдуард Владимирович покупает, а я отсылаю!
Долгов засмеялся – приятно было вот так, среди дня, вдруг поговорить об Алисе – и секретарша приободрилась.
– А можно мне посмотреть звонки за двадцать шестое?