– Раны на лице наносились уже после смерти – тот же почерк.
– Поза неестественная... убийца ее руки изуродовал... На правой руке удалены большой палец, безымянный и мизинец. Два оставшихся скрещены. Знак такой, словно...
– Так делают, когда намеренно лгут. Скрещивают пальцы, – хрипло сказала капитан Белоручка.
Они с Катей были на месте, уже в самом эпицентре – на аллее Соймоновского проезда: справа белела громада храма, впереди горели огни станции метро «Кропоткинская», и только здесь, на бульваре...
Жертва – молодая и темноволосая, большего о ней Катя сказать не могла – лицо было все в крови, вместо глаз – черные ямы. Из одежды – модные босоножки-«гладиаторы», топ и джинсовая мини-юбка.
– Сумку, как и тогда, не взяли. Вот ее портмоне, кредитки, а вот водительские права на имя Величко Кристины, тут еще пропуск на работу в редакцию.
Вот и окончилась римская дорога...
Пыльная буря из Африки...
Пиния у обочины...
Там, под землей, испугалась смерти, а здесь, на бульваре, успела ли испугаться, понять?
Нет, ничего такого они, опергруппа, о жертве не подумали, они просто не знали.
Они думали о другом.
– Текст есть? – спросила Лиля.
– Вот. Фактура бумаги та же.
Записку эксперты уже упаковали в пластик. Но текст при свете карманных фонарей читался четко:
«ПРЕСТУПЛЕНИЕМ ОДНОГО ПОДВЕРГЛИСЬ СМЕРТИ МНОГИЕ».
– Это уже не просто цитата, это уже что-то вроде прямого пояснения, – Лиля вернула записку эксперту. – Слепые, глухие, да еще и лгут... Знают правду и лгут.
– Об убийстве Ларисы Белоусовой? – спросила Катя. – А что с уликами, с биоматериалом для экспертизы?
– И тут тоже хватит с лихвой, – ответил старший эксперт из группы Центрального округа. Они вместе с Сиваковым уже приступили к изъятию.
– Когда ее убили? – спросила Катя.
– Не более полутора часов назад.
– На нее напали здесь, на аллее?
Но ответить эксперт не успел: со стороны мобильной кримлаборатории, припаркованной напротив японского ресторана, посигналили фонарем. В машине сразу на двух ноутбуках сыщики отсматривали пленки уличных камер.
– Вот здесь запись суточной давности. Очень похожа на нашу потерпевшую. Пленка с камеры из Колымажного переулка.
– Да, вроде она, выходит из машины у ресторана «Беллецца», – сказала Лиля. – Кать, а этого узнаешь, кто рядом с ней? Под руку ее держит.
На брюнетке, запечатленной на пленке, были те же самые босоножки-«гладиаторы». Вот она обернулась и посмотрела прямо в камеру – атласная челка до самых бровей, весьма снисходительная улыбка, когда она обращалась к своему спутнику. А спутником был не кто иной, как Глеб Сергеевич Белоусов.
Глаза Кати застлала пелена. Судья... отчим... Неужели он и вправду...
– Тут еще одна пленка, уже сегодняшняя – время двенадцать двадцать две, самый полдень. Узнаете машину, Лиля Ивановна? На прошлых записях камер она уже мелькала.
На новой пленке машина «Порше» – кабриолет с открытым верхом. Тот самый, который Катя видела в ночь убийства Колобердяева, тот самый, что действительно мелькал потом – «Порше», принадлежавший Кадошу-Скорпиону. Он сам сидел за рулем, а потерпевшая Кристина Величко была рядом с ним. Они ехали вдоль Гоголевского бульвара как раз по направлению к Соймоновскому проезду – ехали медленно в потоке машин, все вниз, вниз по бульвару и...
– Вот остановились на углу, тип их какой-то встречает...
– Ба, да это администратор театра Мартов, – Лиля не сводила глаз с экрана ноутбука. – Идут в эту, как ее... в артель театральную, внутрь, а тут что же – похоронный автобус?
– Да, вот он во внутренний двор театра заезжает, больше, к сожалению, ничего – там камер нет.
– Театр проверили?
– Там все закрыто – три часа ночи уже, а у них теперь и охранника нет…
– Ну и с кого ты начнешь? – тихо спросила Катя Лилю. – С судьи или с колдуна?
– С экспертизы ДНК, но ее ждать примерно сутки, – капитан Белоручка глянула на часы. – А мне утром начальнику Главка докладывать первые результаты по горячим следам. Так... клуб этот ночной его, гадюшник... Он практически тут за углом – «Яма», они там гужуются от заката до рассвета. Если Скорпион там, то... ему придется объяснить нам, как труп той, с которой он встречался днем здесь, на бульваре, оказался ночью тут же, на бульваре, в таком вот... виде, с таким вот посланием... Может, он нам и главу этого послания назовет, и стих? И про кладбище пусть расскажет, про ритуал, что они там проводили... на ее могиле.
– Ее могила была рядом, – сказала Катя.
– Ладно, пускай рядом... Я звоню в ОМОН, вызываю подкрепление, своими силами нам в этой чертовой «Яме» не обойтись.
Где-то далеко-далеко монастырский колокол прозвонил три раза – за лесами, за морями, за той Александровой горой. А может, то отбили время куранты. Или это таймер сработал...
Таймер в стиральной машине, включенной на кухне в такой неурочный час.
В комнате с эркером на площади Гагарина, где когда-то стоял праздничный стол, где шумели гости, говорили тосты, хлопая пробками от шампанского, затаилась тишина. Горела лишь одна настольная лампа у дивана. И в ее свете личики кукол, с давних времен сидевшие наверху, на шкафу, застыли в немом ожидании. Куклы в костюмах народов СССР, запылившихся от времени, – кукла-украинка, кукла-узбечка, кукла-молдаванин в крохотной бараньей папахе...
Все путем, все путем...
Все путем тут было когда-то...
А теперь вот – пыль, пыль, пыль... Молодая хозяйка в делах, в разъездах, молодой хозяин, точнее, близкий ее друг...
Дмитрий Федченко был на кухне. Стоял перед стиральной машиной и загружал в нее новую порцию белья. Брюки, футболка, ветровка... Что за надобность так срочно стирать белье в три часа ночи?
Ничего, ничего... Все путем...
На то и придуманы стиральные машины, чтобы вот так облегчать людям жизнь.
И что такое три часа ночи для человека, который привык...
Загрузив машину, Дмитрий Федченко пошел в ванную. Зашумела вода. Он встал под душ.
Сквозь полиэтиленовый занавес была видна лишь его тень – темный силуэт на фоне белого кафеля.
Шумела вода...
Он что-то напевал...
Если бы куклы могли, они давно бы слезли со шкафа и подкрались к двери, чтобы послушать. О чем он там поет – этот парень? В прошлом – талантливый эксперт-криминалист, а ныне...
Офисный клерк, каких тысячи, тысячи в миллионном городе.