– Отлично. Будем надеяться, что сдержите слово. А я, в свою очередь, могу лишь сказать, что проведу следствие до конца и предоставлю вам полный отчет.
– У вас отличное реноме, – тихо усмехнулся окончательно оживший и пришедший в себя Герман. – Так что вы, по сути, уже поклялись мне довести следствие до победного конца.
Мы еще немного постояли на улице, наслаждаясь тишиной, свежестью осеннего воздуха, ночным покоем. Первой нарушила тишину я:
– Ну что, поднимемся наверх, взглянем на Ольгу, и вы спокойно расскажете мне, что конкретно и как произошло?
– Поднимемся, – кивнул Герман, и мы прошли к лифту.
Ольга лежала под капельницей в отдельной палате реанимации и для едва не умершей выглядела вполне прилично.
– Врач за пару минут до вашего приезда сообщил мне, что опасность миновала – Ольга будет жить. Назло всем, – Герман гневно поджал губы.
– А может, пусть лучше живет на радость себе и вам?
В наступившей тишине, казалось, было слышно, как бьются наши сердца. Герман пошевелил бледными губами.
– Понимаю, что так говорить нехорошо, – вдруг негромко произнес он, – и все-таки скажу. Я с детства был уверен, что никогда не женюсь. Мои родители…
Он с силой потер ладонью лоб и тряхнул головой.
– Я, конечно, всегда очень любил своих родителей, любил и уважал, а они полностью выполняли свои родительские обязанности перед нами, детьми, они даже усыновили соседскую девочку, но… Это трудно объяснить.
Тут Герман резко развернулся ко мне и взглянул потемневшими глазами – я с удивлением отметила, что в тот момент они были темно-серого цвета, с почти черным оттенком.
– Во всей нашей семейной жизни мне всегда чудился оттенок театральности. Не было реальной искренности чувств! Мы все словно играли на публику: вежливые слова, ровные интонации, приличный внешний вид. Всему тон задавала мама, уж она-то всегда была безупречна: прическа, макияж, одежда. Отец больше молчал и уже тогда предпочитал пораньше отправляться спать.
Он вновь отвел от меня взгляд, переведя его на профиль Ольги за стеклянной стеной перед нами.
– Все это с самого детства для меня было нормой, лишь когда я встречал детей, что хохочут вместе с мамой и папой или запросто с ними обнимаются… Боюсь, это казалось мне чем-то ненормальным, хотя весьма чувствительно задевало за живое. Но, как бы то ни было, а я уже в детстве решил никогда не жениться. Думал: буду работать, весь отдаваться любимому делу.
Герман еще раз тряхнул головой, словно прогоняя подступавший сон.
– И вот однажды я встретил Ольгу. Она меня поразила. Все в ней было по-другому, она была невероятно искренней. Мне сразу же вдруг захотелось заплакать – заплакать от умиления, от радости, но – заплакать! В нашей семье это было табу, нас с самого раннего детства учили сдерживать свои эмоции и в первую очередь – слезы. А тут… Я в одно мгновение, только встретив взгляд Ольги, стал другим человеком. Она взглянула на меня – словно нежно укрыла теплым пледом. Я согрелся! И в то же мгновение захотел жить рядом с этой женщиной.
Мы молча смотрели на профиль Ольги.
– Герман, что я могу сказать? Все в ваших руках.
Он лишь печально покачал головой.
– Все под Богом ходим. Увы, боюсь, нашей ошибкой было то, что мы поселились в этом нечистом доме. Какие-то злые силы хотят моих слез.
– Перестаньте немедленно! – В моем голосе прозвучали металлические нотки. – Вы – сильный человек, а потому я повторяю: все в ваших руках.
Мы еще пару минут постояли перед стеклянной стеной, глядя на бледный профиль Ольги, а затем, так же молча, думая каждый о своем, отправились в круглосуточный буфет клиники.
В темных окнах отражались наши одинокие фигуры за столиком. Кроме нас, в буфете сидел только парень, автоматически поглощавший пирожные безе под крепкий чай, – как «по секрету» нашептала нам буфетчица, то был юный отец, супруга которого в данный момент в муках рожала наследника.
Мы неторопливо пили кофе из объемных чашек. Герман практически успокоился и с тоской смотрел куда-то в сторону, думая о чем-то своем, далеком, печальном и вечном.
Я положила свою руку поверх его:
– Герман, давайте вы спокойно расскажете мне, как все было. Итак, во сколько вы пришли домой с работы?
Он автоматически бросил взгляд на свои наручные часы.
– Пришел как обычно – около восьми. Вы и не представляете, какую сенсацию произвел ваш визит! Меня у порога встречала Светлана – так, как только она умеет: руки в бока, подбородок задран… Тут же начала допрашивать: не думаю ли я, что это она решила избавиться от своей невестки? Кричала, махала руками… Короче, сплошной ужас. Почти тут же к ней присоединилась Инна – понятия не имею, откуда появилась, но – появилась и тоже… добавила пару слов.
Герман бросил на меня короткий взгляд, так что без труда стало ясно: говорила Инна конкретно про меня, и можно себе представить, что именно и в каком духе.
– С этим все ясно. Что было дальше?
Он вздохнул и потер лоб.
– Дальше я просто молча развернулся и направился к лестнице, чтобы подняться сразу в спальню. Слава богу, сестрички за мной не побежали. Больше мне до самой комнаты никто не встретился.
– А Ольга?
– Ольга была в спальне – когда я вошел, она лежала поперек кровати и, кусая ногти, читала очередной том своей Златогорской. Тут же начала пересказывать мне прочитанное, но если вы вот сейчас спросите меня, что конкретно, я отвечу – убейте меня, ничего не помню! Я ведь толком и не слушал, пропускал все мимо ушей. У меня в голове все еще звучали вопли сестер. Поэтому я, быть может, чересчур раздраженно спросил Ольгу, что тут происходило во время вашего визита. Она поморгала и ответила: «Ничего интересного – по крайней мере, ей было неинтересно разговаривать с нашими родными, и со мной она толком не беседовала. Мне кажется, она так и не поняла, что является…» Ну, и так далее – вы, наверное, и сами представляете, что она сказала о вашей миссии и всем прочем.
– Вполне. Что было дальше?
Он задумчиво, словно заново переживал моменты прошедшего вечера, пожал плечами:
– Да ничего особенного, все, как обычно. Я еще немного поработал в своем кабинете, затем принял душ. Когда я ложился, Ольга уже спала. Но нет! Да, вы правы – только сейчас я вспомнил, что мне показалось немного странным ее дыхание. Обычно Ольга спит как ребенок – раздается такое мирное сопение. А тут дыхание было словно немного затруднено, с легким хрипом. Я еще подумал, неужели она начала курить – да, дыхание было, как у курильщика… Я лег и сам не заметил, как уснул.
Он вновь глубоко вздохнул, как перед прыжком с крыши.
– Мне показалось, что, едва положив голову на подушку, я тут же проснулся от какого-то странного звука. Я сам вначале ничего не понял – какой-то жуткий звук. Я повернулся… Ольга лежала на спине, судорожно прижав обе руки к горлу, ее глаза были нереально широко распахнуты и словно бы уже мертвые. Каюсь: первое мгновение я не мог двинуться, словно окаменел. Наконец усилием воли поднялся и кинулся к телефону. Я бесконечно долго искал телефонную книгу и номер клиники, наконец сделал вызов, оделся и сидел перед Ольгой, держал ее руки и плакал – она умирала у меня на глазах, а я понятия не имел, что можно сделать. Что может быть глупее?