Что же это, ему нужна помощь, совет? Катя ужасно возгордилась, на секунду даже позабыв, зачем, собственно, мчится сломя голову в Ясногорск. А он умница – этот следователь из «народного театра», такой интеллигентный, и чувство самоиронии не отмерло напрочь, как у других его коллег, раз сам себя занудой и консерватором называл там, на выставке Пикассо.
А дядька у него просто роскошный тип! Поразительно, но, имея такого родственничка с «Бентли», Чалов не заседает где-нибудь в офисе «Газпрома» на сорок пятом этаже и не околачивается в совете директоров какого-нибудь банка, а как простая рабочая лошадка, сивый прокурорский мерин, пашет на ниве борьбы с криминалом.
Катя, левой рукой намертво вцепившись в руль, правой дотянулась и пошарила в сумочке и достала визитку – черный глянец с золоченым тиснением букв: Ростислав Павлович Ведищев, доктор юридических наук, член коллегии адвокатов... телефоны, в том числе и сотовый, адрес электронной почты...
Там, во дворе музея, когда Чалов их покинул, шикарный дядя-адвокат решил тряхнуть стариной. Распушив свой павлиний адвокатский хвост, он вручил ей свою визитку, причем так уже по-приятельски ненавязчиво, что пришлось дать ему свою визитку. И столько комплиментов успел наговорить, пока они шли к малютке «Мерседесу»: и самой Кате, и ее «комфортабельной» машинке, и ее «тонкому пониманию творчества Пикассо» (вот это уж хватил чересчур).
Но самое-то главное она не узнала – дяде-адвокату что-то известно про покойного Гаврилова. Может, сейчас племянник-следователь этим поинтересуется по-родственному?
Место происшествия они увидели еще издали – главная улица Ясногорска упиралась в площадь, а там уже полно машин с синими мигалками, лента ограждения вокруг того самого особнячка и на противоположной стороне на тротуаре жиденькая, но весьма горластая и любопытная толпа старух.
И все это производило почти комическое впечатление – словно тут снимали кино, и даже зеваки на тротуаре казались какими-то ненастоящими, а ряжеными, точь-в-точь как современная массовка.
«Кого убили-то?»
«Да его».
«Правда, что ли, Платошку-могильщика?»
«Скольким дорогу туда мостил, а теперь сам по ней шагает».
«А сама-то где? Мамаша?»
«Сама теперь мужняя жена, не до сынка, видно, стало».
«Да уехали они вчера... сразу после свадьбы в ресторане».
«А за кого вышла-то?»
«Какой-то нашелся, вроде военный...»
«Все они мафия кладбищенская... Больно хапали много».
«Они все сейчас хапают... Все мало».
«А смерть-то, она не выбирает».
Не ждет...
Смерть...
Жизнь...
Катя, приткнув машину, быстро протолкалась сквозь толпу, показала патрульному свое удостоверение, взошла на крыльцо и открыла дверь похоронной конторы. И сразу все это уличное оживление отхлынуло как волна.
Сюда мы со следователем Чаловым пришли тогда... и там, в первом зале, за столом с кассой сидела женщина...
Вот и она – только не за кассой, а на стуле в углу, трясущимися руками подносит к губам стакан с водой, что подал ей сотрудник уголовного розыска... Он что-то говорит ей тихо, наклонившись, но она, кажется, не слышит его, она в шоке, до сих пор в шоке от увиденного.
Венки, венки, венки с траурными лентами, как их тут много на стенах, и эти уродливые в своем жизнеподобии пластмассовые цветы.
Сколько народа в следующем зале, точно похоронная процессия собралась. Но это пока еще не похороны, это осмотр места происшествия. И все те, кто тут собрался, прибыли сюда, чтобы делать свою работу.
Гроб на возвышении, как на витрине...
Эксперт Сиваков что-то упаковывает в пластик с гербовой печатью...
Криминалисты местного УВД снимают на камеру...
Снимают на камеру торчащие из гроба ноги и зад... щегольские мужские ботинки, полы пиджака разошлись... пятна на белой шелковой обвивке... рука, судорожно вцепившаяся в ткань с запачканным кровью золотым браслетом часов «Ролекс» и...
Катя отвернулась.
– Рана на шее почти семнадцать сантиметров, очень глубокая, горло ему буквально вспороли.
– Это сделано ножом?
– Хотел бы я взглянуть на этот нож, Валерий Викентьевич.
Тон эксперта Сивакова деловит и слегка удивлен. Тон следователя Чалова деловит и...
Катя увидела его в самом эпицентре – с кейсом на коленях, на котором он разложил свои бумаги, в данный момент – протокол осмотра места происшествия, ни с чем не перепутаешь этот бланк болотного цвета. Только вот восседал он на гробе – роскошном полированном образце с дубовой крышкой, приспособленном сейчас в качестве скамейки.
– Валерий Викентьевич...
– А, вы, быстро вы... с такой скоростью по нашим дорогам ездить не годится.
– Я вместе с нашими телевизионщиками приехала.
– Не за рулем, значит?
– За рулем, на своей машине.
– Лихо вы. А тут вот какая петрушка без нас приключилась.
Катя старалась не смотреть на Платона Ковнацкого. Только вчера он принимал их... там, за дверью своего кабинета, где сейчас работают оперативники. И суток еще не прошло и... уже ничего человеческого в этом лице.
Сколько же крови тут...
– Напали на него сзади, – сказал эксперт Сиваков.
– Что же это он, так вот стоял и ждал? – Чалов задавал вопросы, не отрываясь от своей следственной писанины.
– Уж не знаю... Нападение сзади, а рана нанесена слева направо, вот тут слева лезвие вошло на большую глубину.
– То есть он даже не успел обернуться? – спросил Чалов. – В спецназе приемам учат, как бесшумно снимать часовых. Не столько сила, сколько ловкость... и расчет...
– У него синяк под подбородком, ну-ка... – Сиваков полез к мертвецу. – Если тут был контакт с рукой нападавшего... сейчас проверим и все, что можно, возьмем для исследования. Итак, Валерий Викентьевич, диктую...
И он начал размеренно диктовать, а следователь Чалов записывать – иногда он вставал, они осматривали труп вместе, затем он снова возвращался на свою «скамейку» и писал дальше.
Катя отошла и прислонилась к стене. Как весь этот замедленный темп не похож на темп работы оперативников, полковника Гущина, например. Им не нужно заполнять кучу следственно-процессуальных документов. Они вечно в движении, в поиске, а тут монотонная бумажная работа.
Прошел час.
Потом еще сорок минут.
Но это оказалось кстати – потихоньку Катя успокоилась и начала воспринимать окружающую обстановку менее трагично.
Успокоилась за это время не только она одна.