В пустом кабинете рядом с дежурной частью Ясногорского УВД Катя допрашивала сама себя на протокол – аккуратно заполнив «шапку» бланка, стараясь четко формулировать вопросы и давая на них подробные исчерпывающие ответы.
Чтобы все, о чем рассказала ей Полина Каротеева... покойная...
В общем, чтобы Чалов понял.
Хотя он и так понял самое главное, едва лишь услышал тогда – «адвокат давал советы».
Но все равно следовало помогать ему, помогать до самого конца. Ибо впереди ждали трудные времена.
И в этот самый момент, когда она так старалась ничего не забыть, не упустить, все записать, в дежурную часть привезли Гермеса и... Глотова – Катя, выглянув из кабинета, с изумлением узнала в нем того самого мужчину с усами, которого видела на лестнице в больнице.
И Марианну Викторовну Ковнацкую. Сыщики укутали ее в клетчатый плед, как в смирительную рубашку, и она – почтенная дама, известная всему Ясногорску королева гробов и кладбищ, – что-то бессвязно выкрикивала, пока сыщики осторожно вели ее, подхватив под руки.
Глотова и Гермеса тащили чуть не волоком, Глотов яростно матерился. И все это смахивало на Содом и Гоморру, и становилось как-то даже жутко, потому что...
– А что она все время говорит, эта женщина? – спросила Катя оперативников.
– Мать Платона Ковнацкого? Да она ж под кайфом... вот сволочи, накачали ее наркотой... Всю дорогу твердит – «выбрался, выбрался из колодца».
– Кто выбрался?
– Понятия не имеем, вроде как этот парень, ихний сотрудник... ну, Шурупов. Мы там дома их паспорта изъяли и еще кое-какие документы... А на пистолет у них разрешение, к тому же он травматический...
Какой пистолет?!
Но поздно, поздно было уже спрашивать – Глотова и Гермеса-Шурупова спустили в изолятор временного содержания приходить в себя и дожидаться следователя Чалова. А Марианне Викторовне вызвали «Скорую», и та увезла ее из отдела... опять-таки в ясногорскую больницу.
А куда же еще?
Единственное лечебное учреждение в городке...
Катя вернулась к своему протоколу «допроса свидетеля», но мысли начали разбегаться, расползаться...
Выбрался из колодца?
Она начала лихорадочно вспоминать дело – по памяти пролистывая его страница за страницей снова и снова.
Да нет, бред... Такого просто не может быть...
А вдруг там какая-то ошибка?
А вдруг у него поддельный паспорт?
Но в том старом деле и протокол осмотра места происшествия, и заключение судмедэкспертизы...
Они же достали тело мальчика из колодца и потом проводили вскрытие...
Мальчик... Женя Лазарев умер... он не мог выбраться...
И в это время (шел второй час ночи) в УВД вместе с опергруппой приехал из больницы следователь Чалов.
Катя молча протянула ему свой протокол допроса.
Чалов дочитал его до половины, потом вышел из кабинета в дежурку:
– Ребят, сигареты есть?
Потом читал до конца, с дымящейся сигаретой в руке.
– Я ничего не перепутала, – сказала Катя. – Мне жаль, Валерий Викентьевич. Но получается, что все они лгали с самого начала, чтобы выгородить убийцу. Выгородить Гаврилова. А вдохновителем этой лжи стал адвокат Ведищев.
– Сговор. Это называется сговор. – Чалов отложил бланк. – В принципе, зная моего дядю, нетрудно было бы предположить такой вот план организации... Еще это называется теневое участие в процессе. Сам он нигде не светится, официально в процессе не участвует, но на деле с блеском справляется с поручением. Уговаривает свидетелей лгать. Оказывает давление на адвоката подозреваемого Прохорова... Я справки навел насчет той адвокатессы Алины Вознесенской, она с 1995 года то ли в Штатах, то ли в Канаде... А тогда у нее стаж был всего два месяца работы, сразу после института... Она от моего дяди целиком зависела, это он ее в коллегию устраивал, вот и надавил, и она ему подчинилась, подыграла во всем. Интересно, что он следователю Багдасаряну посулил? Наверняка взятку с отцом Гаврилова спроворили... Его же со скандалом потом из прокуратуры вышибли, слухи о взятках шли, что он втихаря берет...
– Но судья Дынник, – сказала Катя, – она же могла разобраться, там же много нестыковок в деле, и... и Прохоров на суде уже не молчал. Но если Полина и про судью сказала правду, то получается, что она...
– Она знакомая дяди, я о ней от него слышал. – Чалов раздавил окурок в пепельнице. – Дядя и с ней сумел договориться. И она тоже за это что-то получила – за свое участие в этом сговоре. Они все с этого весьма крупно поимели. Папаша Гаврилова смог расплатиться со всеми. И, конечно же, с дядей. Теневое участие в процессе, двойной, тройной гонорар... Так делают дела умные люди, хорошие адвокаты. Черт... Они отправили невиновного на двадцать лет в тюрьму за убийство, которое он не совершал. Они погубили этого парня... Прохорова...
– Но он связал мальчика, не забывайте об этом, Полина так сказала. Выходит, и он являлся участником этого сговора, пока все это не ударило его самого, как бумеранг, и он...
– Вот оттого-то он и повесился. – Чалов глянул на часы (все тот же жест). – Я поеду к дяде... Нет, я пошлю за ним оперов, пусть они привезут его сюда, в управление и... Нет, мне лучше ехать к нему... Катя, может так случиться, что это дело у меня заберут, и это будет правильно, потому что мы родственники и... Нет, это неправильно, мы же до всего этого сами с вами докопались, и мы должны довести это дело до конца и... Я поеду к нему. Вы поедете со мной?
– Да. Только не сейчас. – Катя положила ему руку на плечо. – Ночь – не самое лучшее время выяснять родственные отношения. К тому же не забывайте, ваш дядя – профессионал и блестящий адвокат, а у нас против него по поводу этого их преступного сговора фактически нет доказательств, потому что все они уже мертвы, все свидетели, и убийца, и тот, кого они оговорили... И потом, нам сейчас гораздо важнее узнать, кто же их убивает.
– Кто же их убивает, – повторил Чалов.
– Здесь Глотов и Гермес, наши их привезли. Это точно его я сегодня вечером видела в больнице, и он сбежал. И Глотов тоже был там, я его видела и сейчас узнала. И потом, я тут услышала одну странную вещь от матери Ковнацкого... Долго объяснять... Ну пожалуйста, Валерий Викентьевич, вы... нет, мы с вами сначала должны закончить здесь с ними.
– Это же отсрочка. Вы даете мне отсрочку, вы жалеете меня, добрая. – Чалов усмехнулся.
Что-то болезненное и нежное сквозило в этой усмешке. Но уже через пять минут Катя убедилась, что это лишь минутная слабость.
Ночной мотылек, залетевший с улицы на свет яркой лампы, что направляют при допросе в лицо задержанным.
– Вы слышите меня? Слышишь меня или нет?! Хорош прикидываться, я сказал! Колите ему еще одну дозу!