— Это не кино, Реджи.
— В Лос-Анджелесе все — кино, — заявил он и отпил из ее стаканчика.
— Да, — согласилась она, — но послушаешь тебя — и начинает казаться, что смотришь рекламный анонс.
Он не ответил — наблюдал за официанткой:
— Ты имя ее не запомнила?
— Руби, — ответила Глория. — Не слишком ли она молода для тебя, как ты полагаешь?
— Да я просто пива хочу, — сказал Реджи. — Вечно ты обо мне самое худшее думаешь.
— Ну, ты-то о себе думаешь только самое лучшее, — сказала она. — Должен же кто-то тебя окорачивать.
Так некоторое время все и шло — они ели, разговаривали. Говорил все больше Реджи, а Глория слушала и, когда он начинал слишком уж бахвалиться, произносила что-нибудь умеренно язвительное. Она нарочно заказала больше еды, чем ей требовалось, потому что знала: не сделает этого — уйдет отсюда голодной.
— А они вкусные, — сказал Реджи, проткнув вилкой еще одну ее креветку.
— Не знаю, — ответила Глория. — Я их пока не пробовала.
В конце концов они заговорили о деле.
— То водительское удостоверение, которое мы нашли, — сказала Глория, — в клиентском сейфе, помнишь? С фотографией Карла, именем Джозефа Чарльза Геруша и адресом «Каперко».
— А домашнего его адреса никто в банке не знает, — сказал Реджи.
Глория покачала головой.
— Сложи стоимость обнаруженных нами ценных бумаг со счетом в «Маль-Вёрдхэм Секьюритиз», — сказала она, — и получится, что на его имя положено около одиннадцати миллионов долларов.
— На какое из них?
— Джозеф Чарльз Геруша.
— Геруша, — повторил Реджи. — Откуда такая фамилия?
— Из русского языка, — ответила Глория. — Я проверила. Произведено от слова «груша». Понимаешь?
— Что?
— Вспомни испанский, — сказала она. — «Perreira» — это?..
— Тоже «груша»?
— Да, только не плод, а дерево. Но это достаточно близко. Достаточно для него.
— Недурственная дымовая завеса, — заметил, массируя себе предплечья, Реджи. — А что известно о его родителях? Тех, что указаны в свидетельстве о рождении?
— Энтони и Кэтрин, — сказала она. — Я проверила и их, позвонила в архив округа Сан-Диего. Оба умерли в шестьдесят первом, погибли в автомобильной катастрофе. Кроме свидетельств о смерти и свидетельства о рождении сына никаких документов, связанных с ними, нет. Я обзвонила тамошние школы. Джозеф Чарльз Iepyuia прервал учебу в средней школе за месяц до их гибели.
— А потом?
— А потом исчез, — сказала Глория. — Где-то по пути из того времени в наше он вложил во что-то деньги и принял имя Карл Перрейра. Или наоборот: он действительно был Карлом Перрейра, родившимся бог знает где, а по пути обзавелся документами Джозефа Iepyuia, пропавшего без вести или умершего.
Она замолчала, чтобы набрать воздуха в грудь.
— Так или иначе, оба имени принадлежали одному человеку.
— Ладно, а как насчет того бездомного? — спросил Реджи.
— Я думаю, что Карл — или Джозеф, кем бы он ни был — просто подбросил на его труп копию свидетельства о рождении, — ответила Глория.
— Чтобы все решили, что Джозеф Iepyuia умер, — сказал Реджи.
— Да.
— Ты думаешь, что он от кого-то скрывался.
— Я не знаю, — сказала она. — Но тело Бэйна обнаружил в проулке он — за неделю до того, как исчезнуть. Наверное, сообразил, что ему подвернулся хороший шанс, и воспользовался им.
На лице Реджи появилось скептическое выражение.
— Нет, Реджи, — сказала Глория. — Бэйка он не убивал.
— Откуда ты знаешь?
— В отчете коронера сказано, что Бэйк умер от печеночной недостаточности.
— Ну и что?
— Послушай, — сказала она, — мне было достаточно трудно смириться с тем, что у Карла оказалось две личности. А возиться с мыслью о том, что он еще и убийца, я нисколько не хочу.
— Но отсюда не следует, что это не его рук дело.
— Я в этом уверена, — заявила она. — Что-то он скрыть от меня сумел. Но скрыть такое ему не удалось бы.
— Ему удалось скрыть от тебя всю его жизнь, Гиги.
Глория почувствовала, что сейчас завязнет в ненужном споре, и приказала себе успокоиться.
— Я знала его, — сказала она. — Знала о нем достаточно много. Он не был чужим мне человеком. Невозможно проводить с кем-то целый день — каждый день в течение десяти лет — и ничего в нем не понять. Это… невозможно, и все тут, Реджи. Да, признаю, он лгал мне. Но убийство? Я бы это почувствовала.
И она, помолчав, повторила:
— Почувствовала бы.
Реджи поболтал в своем стакане кубики льда, чтобы те побыстрее растаяли. Отвечать ей он не хотел, однако фразу, которая звучала в его голове, Глория расслышала хорошо: «Ты просто сама себя дурачишь».
— Десять лет, — повторила она.
Он поднял на нее ничего не выражающий взгляд:
— Люди, и пятьдесят лет прожив, вдруг берут да и разводятся, Гиги.
После чего оба решили понаблюдать какое-то время за автобусной остановкой.
В конце концов Реджи сказал:
— Ты позволяешь эмоциям брать верх над тобой.
— Имею право. Я не полицейский.
— Нет. Но должен тебе сказать, Гиги, работу ты проделала первоклассную.
— А мне кажется, что я так ничего и не узнала.
— Люди твоего склада просто не способны мириться с незнанием. Пока они не выяснят все на сто процентов, покоя им ждать нечего.
— А если мне не удастся выяснить все на сто процентов?
— Так и будешь места себе не находить.
Она выпятила нижнюю челюсть:
— Не вечно же я буду думать об этом.
— А почему тот детектив тебе не помогает? Как его…
— Воскбоун.
— Воскбоун… — Реджи ухмыльнулся. — Восковая косточка. Моя собачка так любит играть со своей восковой косточкой.
— Да, незаурядности в нем примерно столько же, сколько в игрушке для собак, — согласилась Глория.
Она взяла стакан со своим ледяным чаем, прежде чем Реджи успел дотянуться до него и выдуть половину.
— Государственный администратор, Гонзага, позвонила мне и сказала, что дело приостановлено, потому что они уже не уверены в смерти Карла. Мне удалось дозвониться до Воскбоуна, он сообщил, что дело передано в отдел пропавших без вести и что, скорее всего, я о нем в ближайшие несколько месяцев ничего не услышу. — И возмущенно добавила: — Он намекнул, что приоритет у дела не высокий.