— Так оно и есть, — подтвердил Реджи. — У них сейчас с пропавшими детьми возни по горло.
— Но Карл, может быть, жив.
— И что же?
— Значит, они должны искать его.
— Исчезновение не противозаконно, — сказал Реджи. — Он совершил какое-нибудь преступление?
— Мне об этом ничего не известно.
— А налоги?
— И Джозеф Ч. Геруша, и Карл Перрейра заполняли налоговые декларации. У каждого имелось по удостоверению налогоплательщика, и они соответствовали номерам, которые присвоила им Служба социального обеспечения.
— Он хотел спрятать свои деньги, — сказал Реджи. — Вот и использовал еще одно имя.
— Но какое из них настоящее?
— А это существенно?
— Конечно, существенно.
— Не вижу почему.
— Я хочу знать, — сказала Глория. — Такова моя работа: знать.
— По-моему, у тебя другая работа.
— Это уж мне решать, правда?
— Как скажешь.
— Ты не веришь, что я смогу докопаться до истины?
Реджи пожал плечами:
— Знаешь, если он приложил такие усилия к тому, чтобы замести свои следы, тебе вряд ли удастся выяснить что-нибудь сверх того, что ты уже знаешь.
— Я думаю, что он жив, — сказала Глория.
— Все может быть.
— Не понимаю, почему он мне ничего не сказал.
— Мужчины вообще скрытны, — просветил ее Реджи. И с довольным стоном заправил в брюки выбившуюся из них рубашку. — Надо бы нам почаще сюда приходить.
Глория взглянула на свою тарелку — та была чистой, как будто даже протертой.
— Ладно, может быть, в следующий раз и мне тоже поесть удастся.
— Я всего четыре креветки съел. Специально считал.
— Так я четыре и заказала.
Реджи рассмеялся, встал.
— Это уж как скажешь, но я съел только четыре…
И отправился в уборную. Когда он отошел от стола, Глория подозвала официантку:
— Привет. Вы не могли бы принести мне еще хлеба?
Официантка, сочувственно покивав, удалилась.
Ожидая ее, Глория думала о главном принципе Реджи: повзрослей и останься взрослым. Десять лет назад этот принцип был ей необходим. Он-то прежде всего и привлек ее в Реджи: несгибаемая уверенность в себе, обещавшая ей в тогдашнем прошлом жизнь менее сложную. Реджи не позволял воспоминаниям путаться у него под ногами. И Глория обожала его за это — так же, как обожала его чувство юмора, когда-то столь ею любимое, а теперь раздражавшее — до смешного.
Он вернулся, делая вид, что отжимает одну ладонь другой.
— За что я терпеть не могу сушилки для рук, — сказал он, — так это за то, что они запрограммированы на выключение за три секунды до того, как у человека высыхают руки. Приходится снова жать на кнопку и при этом чувствовать себя негодяем, потому что сушилка нужна тебе на три секунды, а ты заставляешь ее отработать еще один цикл.
— А ты бы, пока она работает, руки вытирал попроворнее, — посоветовала Глория.
— Пробовал. Правило трех секунд все равно остается в силе. Думаю, на этот счет какой-то закон существует. — Он сел. — Десерт будешь?
Глория покачала головой:
— Почему он хотел спрятать деньги?
— А я буду. Мороженое.
— Реджи. Ты меня слушаешь?
— Почему? Откуда ж мне знать почему. Я могу придумать лишь две причины. — Он поднял вверх палец: — Первая: кто-то пытался их отобрать. Некий человек, или налоговое управление, или кредитная организация, кто угодно. — Реджи поднял второй палец: — Вторая: он собирался сменить имя и удрать из города.
— Но зачем ему это могло понадобиться?
— Хотел начать все сначала, — ответил Реджи. — Начать новую жизнь. Ты-то должна это понимать. Да, собственно, такое желание время от времени каждого посещает.
— Я понимаю, — сказала Глория, — но никогда этого не делала.
— Стало быть, у него хватило пороху, которого недостает и тебе, и мне.
— Карлу нравилась его жизнь, — сказала она. — И бежать ему было не от чего.
— Значит, было, а ты этого просто не знаешь.
— Нет-нет-нет… — Она поскребла вилкой по своей тарелке.
Впрочем, смысл в словах Реджи несомненно присутствовал; он просто-напросто произнес вслух то, что сама она повторяла себе уже несколько неспокойных ночей подряд. Однако теперь она получила возможность обвинить Реджи в том, что он очернил Карла, а это позволяло ей встать на защиту последнего.
Реджи оживился:
— Вот и Руби идет…
Официантка принесла меню десертов и пару булочек, которые уложила в хлебницу Глории. Реджи протянул через стол руку и сцапал одну.
— Мороженое, — сказал он официантке. — Любое. Удивите меня.
ДОМОЙ ГЛОРИЯ ВЕРНУЛАСЬ ВЫМОТАННОЙ ТАК, точно она не на ленче была, а десять миль отшагала. Ей хотелось прилечь и вздремнуть, однако автоответчик помаргивал красной лампочкой — три новых сообщения.
Первое поступило из приходской школы Брентвуда. Как она послала туда свое резюме, Глория не помнила, но, видимо, послала, поскольку мисс Лэндри-Уилок попросила — покровительственным тоном директрисы, — чтобы Глория перезвонила ей «при первом же сколько-нибудь удобном случае, большое спасибо».
Вот тут Глория вспомнила: школе требовался «помощник директора по административной части», упоминались также «возможности должностного роста», что бы сие ни означало. Обзаведение новой работой было равносильно признанию своего поражения, поэтому Глория искала ее через пень-колоду: разослала четыре пробных письма и на этом остановилась.
Она сознавала, что вскоре ей придется заняться поисками работы всерьез. И дело было не столько в деньгах, сколько в понимании: признать свое поражение значит сделать первый — и правильный — шаг к тому, чтобы забыть обо всем, что с ней произошло.
Она записала номер и проиграла второе сообщение.
Добрый день, мисс Мендес. Это детектив Джон Воскбоун…
Я звоню вам не в связи с делом мистера Перрейра… Хотя… Дело мистера Перрейра… В настоящее время я не, эммм… у меня нет новой информации относительно… э-э…
Похоже, в него компьютерный вирус вселился.
…хотя я безусловно хотел бы иметь возможность что-нибудь вам сообщить. Как только у меня появятся новые сведения… Вы не могли бы позвонить мне, когда…
Глория остановила воспроизведение и набрала его номер.
— Воскбоун.
— Здравствуйте, детектив, это Гло…