В новомодной электронной фоторамке на стене – изображение бога Кришны. Прекрасноликий пастух, кожа неземного синего цвета. Это цвет страсти, цвет любви, цвет ночи.
Наталья Пархоменко – в прошлом энергичная, успешная замужняя сорокалетняя дама, а ныне (вот уже полтора года) вдова… бездетная, одинокая, живущая в этом богатом особняке на хлебах свекрови и младшего брата мужа, – сидит на полу, поджав стройные ноги, босые и курит папиросу-самокрутку, с наслаждением вдыхая терпкий дым.
Не табак. Курительная смесь.
Не та, что продается в вонючих ларьках у метро.
А настоящая, подлинная, из Индии.
Капелька гашиша не повредит.
Синеликий Кришна взирает на нее из меняющей цвет, как хамелеон, электронной фоторамки с великим терпением. Он понимает и прощает ее слабость.
Полтора года, как вдова. Потеряла мужа, которого очень любила. Да, он был успешен и богат. Да, владел здесь, в подмосковном Электрогорске, акциями завода, фармацевтической фабрики и банком. Но она любила его не за это. Как объяснить – за что, если не за деньги и собственность? Вон и свекровь, Роза Петровна Пархоменко, тоже, наверное, любившая его, как мать сына, не понимает. Считает – лжет Наташка, все лжет, прикидывается. Овдовела, а теперь только и ждет, как получить свою долю собственности из наследства и капитала и смыться из этого дома за границу.
Ведь уже смывалась. Уезжала, пропадала на полгода.
Наталья Пархоменко глубже затягивается, вдыхая ладан и гашиш. Да, верно, она покидала этот дом. Полгода в странствиях, в путешествиях по Индии и Гималаям. Дели, Варанаси, долина Ганга, Дарджилинг, Кашмир.
Джунгли, напитанные муссонами, а потом высушенные, сожженные солнцем. Нагорья Раджастхана, крепости и замки, храмы, отели, ужасные проселочные дороги, где вязнут грузовики. Пыль, пыль, пыль…
Священные коровы…
Святые змеи, кобры Наги в храме на горе…
Их яд…
Адская давка на вокзале в Харагпуре, когда толпа штурмовала пассажирский поезд. Люди вскакивали на подножки вагонов и лезли на крышу. Как в советских фильмах про гражданскую войну.
Там же, в Варанаси, куда она приехала еще в облике русской туристки – в джинсах, в футболке, с багажом, и отправилась в таком виде осматривать храмы, кто-то в толпе бросил ей за ворот горсть толченого стекла.
Боль такая, словно с вас содрали кожу.
Она едва не потеряла сознание на ступеньках храма. И кто-то из местных потащил ее в аптеку.
Ту аптеку…
Скорее крохотную лавку на задворках храма, которую она потом так полюбила и посещала часто, все время, пока жила в Варанаси и ходила на Гхаты.
Сидеть на каменных выступах, серых от пепла. Смотреть, как жгут…
Как потом бросают кости и прах в Ганг.
Прах к праху… В воду, что все смоет и все очистит, всю скверну.
Когда убили мужа…
Его застрелили на их кипрской вилле прямо в бассейне.
Он сказал ей перед той поездкой… что же он сказал, ах да… что летит на Кипр по делам приобретения собственности на побережье банком. Пятница, суббота, воскресенье. Какие сделки совершаются в уик-энд?
Муж угнездился на их приморской вилле вместе со своей секретаршей. Они резвились в бассейне голышом, когда раздался выстрел.
Киллер… заказное убийство – так потом сказали и в местной полиции и уже здесь, в прокуратуре и МВД. Киллер, заказное убийство. У вас и вашей семьи есть какие-то подозрения, кто мог это сделать? Кто мог заказать его там, за границей?
Первое время следствие возлагало какие-то надежды на любовницу-секретаршу. В нее тоже стреляли. Пуля попала ей в голову, но врачи сделали операцию, обещали, обещали, обнадеживали.
Она осталась жива, но жила все эти годы как овощ. Никаких показаний, никакой помощи в расследовании – ничего, пуля задела что-то важное в мозгу.
Жаль…
Ах как жаль…
Наталья Пархоменко затянулась курительной смесью глубже.
Кипр уже как-то стерся из памяти.
Индия все перекрыла собой.
Кришна Дас поет мантру. И нет ничего более умиротворяющего. Надо любить, надо прощать. Она любила своего мужа.
Она все еще любит его.
До сих пор.
Ом наман шивайя…
Там, в Индии, в городе Варанаси, дымном от смога миллиона погребальных костров, сером от пепла сожженных тел, ей казалось, что она постигла природу любви.
Урок с толченым стеклом пошел впрок. Она скинула джинсы и футболку, оделась в сари, покрасила волосы, став брюнеткой, загорела как черт, да еще постоянно пользовалась атвозагаром. В общем, изживала напрочь свой европейский тип, маскировалась под местную. И ей это мастерски удавалось.
Если живешь там, надо жить как там.
Если возвращаешься сюда, нужно жить как здесь.
Не получается?
Тогда и тут маскируйся.
Дверь, занавешенная тяжелыми восточными шторами, со скрипом открылась. И на пороге возникла свекровь. Тучная Роза Петровна Пархоменко.
После похорон сына она еще больше потолстела и теперь с трудом поднималась по лестнице на второй этаж.
Но вообще-то сил и энергии в ее семьдесят лет им всем бы хватило с избытком.
– Опять обкурилась! Мать твою! – зычно возгласила Роза Петровна. – Наташка, ты давай это кончай в моем доме. Вонь уже вниз в холл прет. Что это у тебя там за дрянь сегодня?
– Благовония.
– Это благовония?!
– Жасмин, мама.
Да, Наталья Пархоменко звала свою тучную крикливую властную свекровь кротко «мама», так же, как когда-то и муж. Так же, как сейчас и младший брат мужа Михаил, Мишель.
– Давай кончай. Я кондиционер сейчас везде включу, – Роза Петровна в полутьме шарила по стене в поисках выключателя и настенного пульта кондиционера.
– Пожалуйста, не надо.
– О твоем же здоровье пекусь, дура.
– Спасибо, мама.
– Ты сделаешь, что я прошу?
– Что?
Курительная смесь начала действовать, и все уплывало… качалось… Шелковое сари, что она купила в Дели, посадка на поезд в Дарджилинге, ночь с тем немецким студентом в горном отеле, которую они провели вместе… изумрудная вода в бассейне кипрской виллы, подкрашенная кровью.
– Ты сделаешь, что я прошу? – повторила свекровь Роза Петровна.
– Да.
– Не слышу.
– Да, да, уже… я стараюсь.
– Не забывай, он ведь тебе муж был. Не только мой сын. Но и твой муж.
– Да.