Далее он поведал историю гибели русского авиатора. Как говорили его товарищи, штабс-капитан Нестеров, однажды поднявшись в воздух, уже не мог жить на земле. Он полюбил небо и знал, что там встретит свою смерть. Он первый рассчитал математически и сам сделал мертвую петлю, названную его именем, он изобрел нож для рассечения германских цеппелинов. Штабс-капитан придумал и многократно репетировал атаку на вражеский аэроплан, которая и стала для него последней. И вот в тот день, заметив в воздухе австрийского летчика, делавшего круги над русскими позициями, Нестеров скомандовал подать машину. Выскочив полураздетым, как был, он сел в самолет и быстро, спиралями вознесся над вражеским разведчиком. Затем накренился, упал на него и своими шасси ударил аэроплан австрияка. Машина наблюдателя, разбитая, полетела вниз, кувыркаясь, переворачиваясь и разваливаясь в воздухе на части.
Но Нестеров не рассчитал одного — спеша подняться, он не привязал себя ремнями к сиденью. От страшного удара он сам получил резкий толчок, подлетел и вновь упал на сиденье, сломав позвоночник. Смерть наступила мгновенно. Из русского самолета выпала и, обгоняя падающую машину, стремглав полетела вниз крохотная фигура летчика.
Так рассказывал об этой воздушной битве механик, смотревший с земли в бинокль. В полуверсте от места падения Нестерова, в болоте, были найдены обломки вражеского самолета. Австрийцы оказались растерзанными от удара шасси. Останки штабс-капитана поездом отправили на восток, в Киев.
— Похороны были многолюдными, — закончил рассказ Рыбка. — Собралась, по-моему, чуть ли не половина Киева.
— Каких же героев рождает наше время! Героев современного военного искусства, но все таких же отважных, какими были их далекие предки, — с чувством проговорил Ренненкампф.
— Абсолютно с вами согласен, Павел Карлович, — произнес Жилинский, — но… где же танк?
Ровно в одиннадцать тридцать грянула вся имеющаяся у немцев на данном участке фронта артиллерия. Обе господствующие высотки в первые же минуты окутались дымом от разрывов. Русские тоже не остались в долгу. Постепенно, один за другим, вступили в перестрелку и их орудия.
Преимущество тевтонов было в том, что их тяжелые батареи превосходили легкую артиллерию противника. Дуэль продолжалась. Пальба все учащалась и с немецкой стороны уже стала ураганной. Земля гудела и дрожала. На находившихся в окопах солдат падали комья земли, осыпался песок. Полчаса немецкие батареи вели огонь по русским позициям.
Когда русские подняли головы, положение уже изменилось. На равнине двигались правильными линиями цепи пехоты. Германцы, перейдя мосты, шли в несколько рядов, выставив штыки.
Движение наступающих рот было четким и согласованным. Казалось, что вперед идут не живые люди — ожившие манекены. Немцы в форме серо-зеленого цвета шагали плотными цепями, мерно покачиваясь, четко, размеренно, как на параде. Сверкали штыки. На бляхах солдатских поясов германцев была выбита надпись: «С нами Бог».
Каждому солдату перед наступлением была выдана порция шнапса, и теперь опьяненные спиртным и уверенностью в победе тевтоны с тупым немецким упорством шли напролом.
Расстояние между атакующими и атакуемыми было столь мало, что, казалось, еще несколько минут — и германцы ворвутся в русские окопы.
Но и у русских все было заранее предусмотрено: стрелки отведены в прочные блиндажи, батареи подготовлены, вся линия фронта словно сжалась в кулак, готовая к ответному удару.
Последние секунды ожидания были самыми напряженными на позициях тех, кто сидел в окопах. У многих солдат не выдерживали нервы. Руки сами передергивали затвор и посылали одну за другой пули в противника. Солдаты тихо матерились, глядя, как серо-зеленые цепи подходят ближе и ближе.
И вот ударили русские пулеметы, которых здесь, как неожиданно оказалось для немцев, было сосредоточено слишком много. Размеренно затакали залпы. Убийственный огонь выкашивал передние ряды. За ними шли следующие, но и их косило, словно косой. Густой огонь сметал наступающие цепи, но на смену им тотчас являлись новые, продолжавшие двигаться дальше. Их встречали точно так же огнем… Вскоре все поле, по которому двигались наступающие, было усеяно их трупами, но тевтоны снова и снова шли вперед, несмотря на потери. Ни ружейный, ни пулеметный огонь, казалось, не мог остановить их. Все ближе и ближе линии германских цепей подходили к окопам русских. Равнина стала похожа на огромный кипящий котел. Еще мгновение назад живые и здоровые, они ложились, словно колосья, срезанные страшным серпом смерти, собирающей людские жизни. Сквозь пыль и дым можно было разглядеть, как немцы, не выдержав убийственного огня, все же смешались, залегли. И тут из окопов поднялись русские роты. Послышалось «ура», стрелки выскочили на бруствер и с винтовками наперевес ринулись на противника в штыковую атаку. Немцы дрогнули и обратились в бегство, теряя по дороге оружие и амуницию. Удар русских был так силен и стремителен, что большинство германцев погибло под их штыками.
Присутствующие на КП немецкие офицеры и генералы наблюдали, как отступавшие цепи пехоты за считаные минуты превратились в бегущее стадо, которое косили десятки пулеметов противника. Они видели, как из окопов со штыками наперевес ринулись русские. Единственный сохранившийся целым мост после удачного орудийного попадания русских вздыбился в воздух и рухнул. Оставшиеся на том берегу немецкие пехотинцы беспорядочно метались и гибли под штыками русских.
— Бог мой… — сдавленно произнес генерал. Картина стала предельно ясной: полный разгром.
Еще раз на память пришли слова короля Фридриха Второго: русского солдата мало убить — надо еще и повалить потом на землю!
* * *
— Хорошо! Да нет, просто великолепно, господа, — с удовлетворением произнес Жилинский. — Вот он, случай войны. Как это часто бывает — две стороны прилагают все усилия, чтобы выиграть! Причем каждая из сторон уверена, что именно она обхитрит, обманет либо просто сломит врага…
— Такова война, ваше превосходительство, — поддержал его Орановский. — Будь то Крестовые походы, походы римлян на галлов либо война начала двадцатого века.
Донесения за донесениями шли в штаб Северо-Западного фронта. Захвачено было немалое количество пленных и оружия. Наступление германцев с треском провалилось, по сути так и не начавшись.
— Хорошее начало у нового командующего 8-й армией, — усмехнулся Самсонов, поглаживая черную бороду, — фон Гинденбург сейчас, видимо, волосы на себе рвет.
— Ну что же, — заключил командующий, наклонившись над картой, — день, как говорится, прожит не зря. А теперь, господа, приступим к разработке следующего этапа нашего плана.
— Суетятся, уроды, — ухмыльнувшись, заметил Ярцев. — Вот ведь мелкая порода, ваше благородие!
— Это ты о чем? — поинтересовался поручик, повернув голову.
— Да все о том же, — фигура солдата, казалось, олицетворяла стоическое спокойствие. — Бегают, суетятся чего-то… Мелкота, одним словом, тьфу! — сплюнул солдат, выражая полнейшее презрение к нервным и суетливым врагам.