В приемной начальника за увесистым гроссбухом сидела «правая рука». Отметив некоторое сходство мадам на стене с мадам за столом, он с колес ринулся в бой.
– Доброе утро, товарищ. Калымова Якова Сергеевича – срочно.
Мадам нахмурилась (мол, ваши товарищи, товарищ, лошадь в овраге доедают).
– А вы кто?
Уцелевшие места дорогой куртки, видимо, не произвели на нее впечатления.
– Я сказал – срочно, – повторил Туманов. – Это ревизия из Энска, уважаемая Маргарита Макаровна. Будьте добры не задавать глупых вопросов. Если у вас девичья память, то в этом повинен не я.
По ходу своих перемещений по Турову он пытался вспомнить ФИО секретарши Калымова и не был до конца уверен, что вспомнил правильно. А вот теперь вспомнил. Хотя и неважно. «МММ» – Маргарита Макаровна Медянская.
Секретарша облизнула губы.
– Якова Сергеевича нет на месте, он на территории… Послушайте, товарищ… мне кажется, я вас знаю.
– Мне кажется, я вас тоже, – отрубил Туманов. – Коли вам не дает покоя мой странный вид, могу объяснить: на меня напали. Это скверно, Маргарита Макаровна. Если здешняя милиция не ловит мышей… Впрочем, об этом мы поговорим позднее.
– Подождите в кабинете, – секретарша резво вытянула свои сорокалетние бедра из-за приземистой тумбы. – Я его позову. Располагайтесь.
Небритый, оплывший жирком нетрудовых доходов Калымов явился в кабинет по первому зову. Запыхавшийся, бледный. Сразу видно – кошки скребли на душе у главы дочернего предприятия «Муромца».
– П-пал Игорич? – пролепетал он, жалко пытаясь улыбнуться. – Что-то не так? М-мы вас не ждали…
– А мы приперлись. Тебе говядину с Гремяжьего хутора возили? – осведомился Туманов вместо «здрасьте». Он по-свойски возлежал в кресле начальника (нахальника) и курил хозяйский «Памир». (Да врет он все. Это на работе «Памир». А дома «Мальборо», поди, тянет.)
Глазки «промысловика» забегали.
– Н-наверное, Пал Игорич. Да-да, возили…
– Сколько?
– Н-не помню. Тонн двенадцать…
– Правильно, Яша. Только не двенадцать, а девятнадцать. Ты забыл. Почем брал?
Калымов окончательно скуксился.
– А брал ты, Яша, по восемьдесят. А сдавал по сто двадцать. Где твои законные шесть процентов? Хамишь, Яша.
– Пал Игорич, – взмолился Калымов. – Да как же так… Ведь я завсегда сдаю по сто двадцать… – и умолк, буквально пораженный осведомленностью Туманова.
– Когда берешь по сто двенадцать… Да и хрен на тебя, Яша. Это твои беды, нам ли быть в печали? Ты просто мяско то брал по дешевке, потому как его не провели через ветеринарный контроль. А почему, Яша, его не провели через ветеринарный контроль? Не знаешь?
– Не знаю я, Пал Игорич… Крест святой, не знаю…
– Ладно, Яша, это никого не волнует, знаешь ты или не нет. Твой крест. У нас ведь как? Провинился – отвечай. Мясцо твое взрастили партизаны, Яша, грабители и убийцы невинных расейских солдат и младенцев. И возили его не с Гремяжьего хутора, а совсем наоборот – с Дикого. А тебя обвели за нос. Или не обвели?
Калымов сел на край стула. Лицо помертвело.
– П-пал Игорич…
– Хутор Дикий второго дня взят спецназом, Яша. Ты понимаешь, что своим нечистым рылом ты мог опорочить чистую репутацию фирмы «Муромец»?
– Не губите, Пал Игорич… Все, что хотите…
– Трудно, Яша, трудно. Оттрахать ты нас хотел – в хвост и в гриву.
– Вы можете, Пал Игорич… Я отплачу…
– Баш на баш, Яша. Свези меня в Кормиловку. А я попробую не дать ход делу.
– Да, конечно, Пал Игорич… Я распоряжусь насчет машины. Вас свезут.
– Ты не понял, начальник. Распорядиться о машине я и сам могу. Ты меня свези тайно. Чтобы ни одна живая душа. И немедля.
Под черепом у Калымова чего-то щелкнуло. Он попробовал задуматься и почесал лоб.
– А что случилось?
– А это не твое дело, Яша. У меня свои заморочки. Ты давай, рожай идею.
– О, боже… – Калымов выскочил из кабинета, вернулся с гроссбухом. Стал лихорадочно листать.
– Что тут у нас с Кормиловкой… А-а, вот. Груз пойдет в пятницу. Капуста, на консервный завод. А сегодня… Среда?
– Рожай, Яша, рожай, – Туманов потянулся и утопил окурок в пепельнице. Сизый дымок спиралькой потянулся к потолку.
Калымов схватил трубку, набрал номер. Что-то подчеркнул грязным ногтем в гроссбухе.
– Ладно, Пал Игорич, отправим сегодня. Раньше – не позже… Алло? Горбенко? «ЗИЛ»… э-э… 149 ВЗК. Пойдет на Кормиловку… Какие помидоры? Я щас твои помидоры отгружу! Вертай на исходную и к тринадцати ноль-ноль – к восьмым воротам. Оформи накладные на консервный. Да, капуста. Да, кондиция. Я сам улажу. Все.
– У тебя что, других машин нет? – вытрясая из пачки новую сигарету, полюбопытствовал Туманов.
– У «бычка» загородка, – Калымов со вздохом вытер лоб. – Будете как у Христа за пазухой, Пал Игорич.
– Вот и умничка, – похвалил Туманов. – И последняя к тебе просьба, раз ты такой ушлый. – Он вынул из кармана пачку сторублевок. – Даже две просьбы. Душ и прикид понаряднее. Сообразишь? Сердцем чую, Яша, остались еще в ваших северных провинциях толчки для богатых.
…Грузчики – потные дяди не первой свежести – играли капустой в пионербол. Матюги неслись на всю Кормиловку. Посматривая через щель в загородке, Туманов терпеливо ждал. Когда последний вилок улетел пушечным ядром в чьи-то простертые руки, «метун», оставшийся без дела, алчно обозрел кузов. Подергал дверцу загородки. Потом припал глазом к щели и стал зачем-то принюхиваться, свистя носопырками. Туманов едва удержался, чтобы не рявкнуть: «Пшел вон, козел!» (Эффект был бы поражающим.) Не узрев потенциальной наживы, грузчик покорябал серую щетину и нехотя выпрыгнул из кузова.
– Эй, шоферня, уе… на…!
Туманова сгрузили на краю станции, у заброшенного виадука. Невзирая на то что МПС опять, как и много лет назад, сделали режимной отраслью, а работников железных дорог перевели на жесткий график с десятичасовым рабочим днем, порядка не прибавилось. Количество подвижного состава уменьшалось. Пути изнашивались, технологии по обслуживанию полотна, наработанные к концу века, благополучно забывались, а малочисленные ремонтные бригады просто физически не успевали латать бреши, возникающие практически везде. В целом терпимо и без ЧП работали лишь службы, отвечающие за движение особо важных государственных грузов. И неудивительно – ФСБ курировала их со всем тщанием, а отвечали они главным образом головой.
Нижний пролет у моста был обрушен. Можно было, конечно, попытать удачи и пройтись по остову фермы, держась за уцелевшее ограждение, но в таком случае он привлек бы внимание местных ротозеев. Пришлось делать как все: снять кепку и нырнуть под пустые товарняки, запрудившие пристанционные пути.