– Тихо! – вкладывая в голос максимум ярости, проговорил Феттерляйн.
Где… Не поймешь, звук в таких местах очень обманчив. Интересно, они правильно идут? Кяризы ведь – система сложная, ветвящаяся. Это русским все равно куда идти, лишь бы подальше от места боя. А вот им надо пройти точно по следу русских.
И какого черта они стреляют?
Здесь ширина кяриза позволяла, поэтому бригадир полез в карман и достал большой, черный цилиндр, зажал его в левой руке. Затем молча пополз дальше…
Влево или вправо?
Им надо уходить. Подальше от места боя, как можно дальше. Забиться в нору как крысам, дождаться вертолетов эвакуации. Но как понять, куда ведет кяриз? Под землей невозможно ориентироваться, можно лишь сворачивать по системе – если прошлый раз свернул вправо – значит, сейчас надо влево. И идти, идти по этой подземной тропе в никуда – может быть, она выведет их прямиком к водам Стикса [66] , и им нечем будет заплатить Харону [67] за перевоз…
Внезапно Араб почувствовал, что впереди кто-то есть – не увидел, а именно почувствовал. Дальнейшие его действия были на инстинкте – упав прямо в ледяной ручеек, струящийся по полу, он открыл огонь из пистолета, сам не зная, в кого…
Феттерляйн сместился влево, тоже на инстинкте – в темноте кяриза инстинкты важны, как нигде, ты не видишь, не слышишь – ты чувствуешь. За спиной кто-то упал на пол, сдавленно выругался…
Где стреляют? Черт, где стреляют?
В темноте где-то впереди оглушительно застучал пулемет…
– Свет! – произнес уже в голос Араб и даже испугался. В кяризах нельзя говорить, тот, кто впереди, сразу выстрелит на голос…
Но впереди уже никого не было. Живых. Только вода вдруг превратилась во что-то кисловатое. И потеплела…
Получилось так, что несколько афганцев вышли на них, – и как назло для афганцев и на удачу для русских – этот участок кяриза оказался прямым как стрела. Прежде чем афганцы успели опомниться – их скосил огонь Араба и длинная пулеметная очередь вовремя сообразившего, что делать, Беса. Они так и легли – ввосьмером, друг за другом.
Не доверяя – за поворотом мог быть кто-то еще, Араб достал РГД, выдернул чеку, с пистолетом наготове пошел вперед. Когда достиг намеченной им самим точки, размахнулся, бросил гранату вперед, снова упал…
Громыхнуло, острые, как бритва, осколки прошелестели по стенам…
Ничего…
Араб поднял голову, включил фонарик – и столкнулся с полным безумной муки взглядом умирающего афганца, первого из тех, кого они попластовали в этом проклятом кяризе. Он не мог подняться, но он был еще жив. И он смотрел на Араба, а Араб смотрел на него…
И тут Сашку вывернуло – тяжело, мутно, одной желчью, он стоял на коленях, и его буквально трясло, выворачивая наизнанку. Никогда до этого с ним такого не было, ни в учебке, никогда. Да и не могло быть. Ведь когда ты стреляешь – это выглядит, словно какая-то игра – автомат трепещет в руках, и фигурки вдали падают одна за другой. Азартная игра, не более.
Здесь же – это была уже не игра…
– Командир…
Бес первым понял состояние Араба…
– Давай в середину колонны. Отдохни…
Наскоро обыскали афганцев. Нашли один неповрежденный туристический фонарь, питающийся керосином, три фляжки с керосином и все забрали. Заминировали тела, использовав две гранаты – гранат мало, а у этих – не было. Потом пошли дальше…
Феттерляйн остановился. Резко, так что идущий за ним Томбс ткнулся в него.
Впереди что-то было. Он этого не видел – но впереди точно что-то было.
Томбс коснулся плеча командира, тот поймал его руку, пальцем по тыльной стороне ладони отстучал приказ – ждать здесь. Они здесь были не первый раз и могли использовать такую форму общения. Томбс все понял, достал веревку, привязал к поясу командира – если он нарвется, те, кто останется позади, смогут его вытащить. По веревке можно так же бесшумно подавать сигналы. Потом Феттерляйн осторожно двинулся вперед…
Через несколько метров он понял, что привлекло его внимание.
Запах… Запах крови и опорожненных кишечников. Обычный запах смерти…
Через пару десятков метров он наткнулся на первое тело – вовремя увидел что-то на полу кяриза и остановился. Обыскивать не стал – могло быть заминировано. И фонарик, чтобы осмотреться, тоже не рискнул включить – не исключено, что тот, кто это сделал, оставил арьергард, и враг только и ждет вспышки света, чтобы открыть огонь.
И тут…
Он не понял, что произошло. Показалось, что какая-то волна прокатилась по земле, что-то накатило – и враз отступило. Ни грохота, ничего. Просто наверху что-то произошло…
Бесовщина какая-то…
Он нащупал веревку, дернул три раза – условный сигнал «Ко мне».
Томбс и остальные через минуту появились – они шли быстро, зная, что по этому пути прошел командир и путь безопасен. Феттерляйн поймал руку Томбса, нарисовал знак вопроса – «Что происходит?». Томбс стукнул в ответ командира пальцем по ладони один раз – «Не знаю»…
И впрямь… бесовщина…
Ядерное взрывное устройство взорвалось, как это и было задумано британцами, на высоте примерно в триста метров над земной поверхностью. Очищающее ядерное пламя лизнуло раскаленным языком горы, превращая в пепел всех, кто там воевал – и правых, и виноватых, и своих, и чужих. Но ракета, потерявшая управление, взорвалась не совсем там, куда ее послали, она отклонилась от траектории и взорвалась дальше, горные хребты приняли на себя часть удара, ослабив его. Но все равно – удар был силен, те, кто находился в этот момент на земле, погибли. Те же, кто находился в пещерах, в кяризах, прикрытые толщей каменной земли, – не пострадали, они даже не поняли сразу, что происходит…
– За нами идут…
Араб вздрогнул.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю…
Бесяра… Дай бог, чтобы чутье твое тебя на этот раз обмануло.
– Идем дальше.
Пройдя пятьдесят метров, не больше, они наткнулись на развилку, за ней – еще одна – ведущий с гор тоннель превращался в поливочную систему, выстроенную поколениями безвестных мастеров. Это были даже не кяризы, узкие и низкие, – скорее, настоящие пещеры причудливой конфигурации, перетекающие одна в другую – только Аллах знал, сколько сил затрачено, чтобы сделать такое. Над ними была зеленка…
За нами идут…
– Минируем проходы. Используем всю взрывчатку, какая есть. Готовимся к обороне.