Генералитет с приближенными покинул расположение только к вечеру, и ехать в село на ночь глядя было просто опасно. Поэтому, повечеряв с казаками, все были в никудышном настроении, сотник завалился спать. А поутру, едва только солнце взошло, отправился в ближайшее село, где и жил Радован со своими четниками.
От расположения казаков до села было всего чуть больше километра. Сербы жили на отшибе от польских домов, их дома располагались не так, как обычно располагаются сельские дома в России или в том же Висленском крае, а полукругом, все улицы были не сквозные, а закрытые, заборы образовывали своего рода укрепление, за которым можно держать оборону. К домам сербов вела всего одна дорога, и на ней, у самого въезда, стоял вооруженный четнический пост…
Сотник тормознул машину у шлагбаума, сербы насторожились, но, видя, что машина казачья, ничего не предприняли.
– Божедар!
К счастью, в составе дежурных на въезде четников оказался Божедар, он-то и узнал сотника…
– Добри дан, господин казак.
– Доброго дня и тебе. К дяде твоему еду. Он дома?
– Прошао. Он работает, но у него мастерская рядом с домом.
Шлагбаум поднялся…
Серб занимался делом – прямо к дому, вполне опрятному, кирпичному, была пристроена высокая кирпичная мастерская с немилосердно дымящей черной трубой, оттуда доносился мерный стук молота…
Захлебываясь в ярости, залаяла собака, сотник выходить из машины не рискнул – а ну, мабуть, сорвется…
Через минуту из мастерской вышел и сам Радован, грязный, весь в саже, красный от огня, голый по пояс и одетый в прожженный по многих местах кузнечный фартук, закрывающий грудь по шею.
– А… пан коммандер. Добре…
Собака не унималась…
– Да привязан… цепь сам ковал… проходите…
Кузнечная мастерская была прилично обставлена. В очаге бесился раздуваемый огонь, мерно стучал мотор генератора, подающего сжатый воздух для кузнечного очага и для пневматического молота. Но пневматический молот простаивал без дела, а вместо него Радован использовал обычную большую наковальню. Около наковальни стоял настоящий богатырь, чем-то неуловимо похожий на Радована, только по виду лет двадцати, тоже весь грязный и раскрасневшийся от огня. В руках он держал большую, увесистую кувалду.
– Добри дан, рус… – пробасил здоровяк.
– То син… сын мойе. Славомир звать. Он, как и я, ковач… кузнец.
– У нас на Дону говорят «коваль», – заметил сотник.
– Почти как здесь, у нас…
Рука у молодого серба была сильной и мозолистой.
– Промысел держите… хорошо…
– Промысел хорошо… – согласился серб, – куем помалу… оградку кому… крест скуем, если надо… недавно ограду с розами ковали… требует уменья.
– Оружие, я смотрю, тоже куете, – сказал сотник без всякой задней мысли, взглянув на сложенные на полках у стены готовые изделия.
– Оружие тоже… серб без оружия – не серб…
Сотник внимательно посмотрел на Радована.
– Да брось, друже… Мне без разницы, ножи да сабли куешь – куй. Дело нужное. Лучше, чем поляки… у каждого дом почище твоего, и нигде не работают… вернее, кто работает по ночам, а кто уже сидит на каторге. За работу, которую они по ночам справляют. Так что работай. И оружие мне твое тоже… интереса нет, пока оно по нам не стреляет. Надо пулемет – пусть пулемет у тебя будет.
– Хвала тебе за слова добрые, пан коммандер… На обед останешься?
– Останусь, – кивнул сотник, – подневалим, потом и поговорим…
На стол собрали быстро, еда была простая, без изысков: картошка, мясо, кислое молоко с накрошенным хлебом и зеленью. Собрались все, даже Божедар прибежал с дежурства. Была и Драганка – готовила она. Без камуфляжа и снайперской накидки она смотрелась куда лучше – обычная девчонка, которой только минуло восемнадцать…
Перед едой помолились. Сербы читали свою молитву, сотник свою. В конце концов, молитва-то одна, только язык разный… Перекрестились на образа.
Негромко играла музыка, звучали непонятные слова песни – про «чету» и какого-то там «комитача», но музыка хорошая, напевная, сотник даже кое-что из слов запомнил. Потом Божедар на пост убежал, Драганка по хозяйству закрутилась, Славомир в кузню пошел. И остался сотник с главой семейства – командиром сербской четы за столом один…
– Погутарим? – по-свойски спросил сотник.
– Поговорить-то поговорим… Только вот что я… спросить хочу… пан коммандер. Ты за своего казака… Чебак его кличут… чего доброго за него сказать можешь? Или недоброго?
Сотник пожал плечами.
– А в чем интерес имеешь?
– Да Драганка моя с ним… Боюсь я за нее, без матери растет…
Велехов вздохнул.
– Чего скажу… Казак гарный, у меня других и нет. Действительную с честью отслужил. Курень на Дону хороший, род знатный, семья большая. Два брата у него, старший и младший. Отец в армии остался служить, полковник по артиллерийской части. Старший брат действительную служит, в морской пехоте, младший в том году пойдет. Выпорю я Чебака, вот те крест, на Круге выпорю. Упреждал добром, не ходи в самоволки.
Серб довольно кивнул, видимо, характеристика потенциального зятя его очень даже устроила. Оно так и должно быть, породниться с казаками – большая честь.
– Так дело молодое…
– Не только молодое, но и служивое. Порядок должен быть. Ежели службу ломаешь, так и ломай, а не по самоволкам бегай…
– То есть так… – согласился серб.
Наступила тишина – неловкая, когда тема разговора исчерпана, обе стороны знают, о чем они хотят поговорить, и не знают, как перейти к этому разговору.
– Ты вот что, Радован… – нарушил молчание сотник, – твоя беда ведома, понимать – понимаю. Помощь мне нужна – ты местный, всех здесь знаешь. А я – будто кутенок слепой. А ведь беда грядет…
– Беда грядет, – согласился серб, – а понимать… Мало кто это понимает, пан коммандер… И вы, русы, тоже не понимаете, хоть и помогаете нам… Нет на свете людей, кто бы это все понимал…
Дрина!
Вода течет холодная,
А кровь у сербов горячая!
Сербская народная песня
Белград сражался. Он сражался уже седьмые сутки, когда шансов не оставалось никаких и из пяти его защитников уже были убиты четверо, но он все равно сражался. Потому что по-иному было – никак. Потому что в этом городе жили сербы.
Говоря об истории Сербии, надо отметить, что это – история борьбы. История угнетения. История поражений, которые не сломили, а только укрепили волю народа. Мало какой народ можно сравнить с сербским, если считать долю страданий, выпавших сербскому народу.