Начиная с двадцать восьмого июня 1389 года и на протяжении пятисот лет Сербия находилась под игом осман – людей чужой веры и чужой земли. Некогда единое сообщество южных славян – все они до поражения на Косовом поле считали себя славянами и православными – раскололось. За пятьсот лет унижений и издевательств Европа не пришла на помощь, не изгнала мусульман с европейской и христианской земли, не предприняла крестовый поход, хотя христиан резали под боком, – единый народ раскололся. Кто-то так и остался православным – сербом. Кто-то попал под влияние католичества – Римская католическая церковь проводила активную подрывную (но не военную!) кампанию против османского владычества. Этих стали называть хорватами. Кто-то принял чужую веру, и стоит ли осуждать их за это? За пятьсот лет беспросветного ига, когда не остается надежды, сломаться может любой.
Одно иго сменилось другим – вырвавшись из состава Оттоманской империи, Сербия попала под власть и влияние Австро-Венгерской. Австрия сама была больна, и больна давно, но авторитет венских кесарей был столь велик, что никто не смел посягнуть на ее владения.
Стоит ли удивляться тому, что в сербском народе, вынужденном больше пятисот лет бороться за свободу, появились тайные организации, причем тогда, когда этого не было почти нигде. Еще в конце девятнадцатого века возникла и оформилась основная сербская террористическая организация «Черная рука». Костяк ее составили армейские офицеры, а возглавил ее поручик Драгутин Дмитриевич. У всех заговорщиков были прозвища, дали прозвище и ему – Апис.
Сложно говорить об этом и еще сложнее давать какую-либо оценку этому. Хотя бы потому, что мы предали сербов – когда только вставал вопрос о Мировой войне, когда все разумные люди уже чувствовал ее опаляющее дыхание, Россию волновало одно – к кому примкнуть? К Британии и жаждущей реванша Франции? Или к основной континентальной силе – Германии и Австро-Венгрии? С Францией мы были связаны договором, взаимными гарантиями, но и с Германией у нас был Бьоркский договор 1907 года.
Война чуть не грянула летом четырнадцатого. В этот день люди из «Черной руки» убили в Сараеве эрцгерцога Франца Фердинанда и его супругу, чешскую графиню Хотек. Само по себе убийство вызывало много вопросов – первая попытка с бомбой в букете цветов не увенчалась успехом, но эрцгерцог не уехал из города, водитель первой в конвое машины свернул в проулок без разрешения, как раз в тот самый, где и стоял убийца с револьвером. Тогда-то Императору Николаю Второму пришлось принимать тяжелейшее решение – пушки австрийской крепости Землина были готовы к обстрелу Белграда, Австро-Венгрия предъявила Сербии ультиматум. На Государя давил министр иностранных дел Сазонов, позже разоблаченный как британский и американский агент. Но Государь остался при своем мнении – Российская империя не вступается за бандитов и террористов и настаивает на проведении международного расследования инцидента в Сараеве.
Сразу же после этого в России вспыхнула волна митингов и забастовок – причем неслучайная! Любой ценой британцы и французы пытались вовлечь в войну Россию, им нужна была русская кровь и кровь германская, им нужна была война любой ценой, и дело вовсе заключалось не в Сербии. Британский и французский послы, а также их агенты почти в открытую раздавали деньги организациям бунтовщиков. В те дни не ходили трамваи, в те дни не работали заводы, в том числе Ижорский и Путиловский. Озверевшие от дармовой водки толпы рабочих переворачивали трамваи, строили баррикады. Была и стрельба, были погибшие рабочие, полицейские. Во многих случаях потом выяснялось, что стрельбу открывал неизвестно кто и неизвестно почему. Это были цветочки – ягодки начались в шестнадцатом, когда по приказу Столыпина артиллерия била по центру Иваново-Вознесенска, а в Москве тысячи человек полегли под пулеметным огнем. Это и была революция, даже не революция, нет – кровавый и беспощадный бунт, в котором нет ни цели, ни смысла, в котором есть только одно желание – не жить так, как жили раньше, умереть за новое, в чем бы оно ни выражалось. Многие из аристократов тогда ужаснулись разверзшейся перед тысячелетней Русью бездонной пропасти. Поняли, насколько велика ненависть. Ненависть русских друг к другу, к таким же русским – вот что самое страшное. Перемены начались именно тогда.
Государя тогда обвиняли и патриоты, многие в те дни поехали в Сербию добровольцами. Обвиняли в том, что не пришел на помощь братскому славянскому народу. Но Государя можно было понять – он, самодержец, монарх – как он мог помогать террористам! Как он мог помогать «Черной Руке», когда ее руководитель Драгутин Дмитриевич открыто заявил: «Профессия монарха дает слишком много прибыли, поэтому монархи должны платить народу высокие налоги своей кровью»? [62] Сами того не понимая, горе-патриоты толкали страну, и без того разъеденную изнутри уже упомянутой ненавистью, на путь, ведущий в пропасть.
Сараевское покушение закончилось ничем. Убийц заковали в цепи и казнили – уморили голодом. Дмитриевич скрылся – его найдут и расстреляют потом, много позже. Расстреляли еще многих, подавили пару не слишком серьезных бунтов, но самого главного, того, на что рассчитывали организаторы сараевского убийства, не произошло.
Мировая война обошла Сербию стороной, все бои разгорались либо севернее – во Франции, либо много южнее – на Востоке и на Африканском континенте. Как было во все времена, белградский котел находился на жарком огне и с намертво закрытой крышкой. В Сербии можно было оглохнуть от стрельбы – стреляли все: мужчины, женщины, дети, весь сербский народ проводил все свободное время в тирах, готовясь к войне. Уже не рассчитывая на предавшую их Россию, сербы связались с куда более опасными людьми – Всемирный конгресс масонов двадцать пятого года прошел не где-нибудь, а в Белграде [63] . От пуль сербов погиб молодой император Карл, племянник Франца Фердинанда, в том же двадцать пятом году. Но он был так слаб и настолько ни на что не влиял, что никто особо и не обратил внимания на его смерть, никто не покарал сербов за очередное убийство. Тем более что и за сараевским злодеянием все явнее вырисовывалась картина его реального организатора – Великобритании!
Но сербская проблема была. Ее пытались решить разными способами. Например, еще при Франце Иосифе австро-венгры перестали закупать у сербов свиней, считая, что таким образом подкосят их экономику. Но сербы закупили оборудование для консервирования и стали поставлять свою свинину даже в Североамериканские Соединенные Штаты. Проблема Сербии была постоянным нарывом на теле Австро-Венгрии, и после того, как Франц Иосиф бездарно упустил германизированную, совращенную младочехами Богемию, второго такого позора венский престол допустить никак не мог.
Решилось все в тридцать седьмом. Опасались только одного – России. Как-то очень вовремя, когда император Михаил был уже при смерти, произошло неудачное покушение на императора Австро-Венгрии Эрнста [64] . В отличие от прочих представителей Габсбургов, предпочитавших «править, не правя», этот отличался умом и долей необходимой правителю жестокости. Он наконец-то сделал то, что давно следовало сделать, – превратил дуалистическую монархию в триалистическую. Но третьими стали не сербы, а их злейшие враги – хорваты. Тогда же возникло усташество – радикальное националистическое движение хорватов, весьма схожее по своим постулатам с итальянским фашизмом. Давно известно, что фашизм возникает там, где государство слабо, а народ унижен. Но здесь было еще хуже – власть не только не препятствовала хорватскому фашизму, но всемерно попустительствовала ему. Приложила свою руку к происходящему и Римская католическая церковь – Папа Пий одиннадцатый прилюдно благословил руководителя усташеской организации Анте Павелича на распространение католичества среди заблудших православных сербов. Какими способами это дозволялось делать – поглавник [65] Павелич не уточнил…