* * *
Встал он лишь через три недели. Лихорадка мучила его, местные отпаивали его горячим молоком и травами, и местный знахарь — а врачей в этих местах никогда не было — отступился от него. Но бригадир выжил — вопреки всему и несмотря ни на что.
Через две недели он впервые смог встать. Держась за глиняную стену, чтобы не упасть, он вышел в комнату, где сидели у очага мужчины, отощавший, заросший свалявшейся бородой, с дикими глазами. В центре большой комнаты горел очаг, и около него на подушках сидели мужчины, в том числе и мулла Омар, и пили горячий чай с очага. Он чуть не упал — но его поддержали, усадили рядом с ними и дали большую кружку обжигающего чая.
Вечером к нему пришел мулла Омар. Один. Присел возле лежака, сделанного из досок — доски были от ящиков, в какие шурави упаковывали в свое время бомбы, снаряды и ракеты. Здесь все шло в дело, ничего не выбрасывалось.
— Аллах оставил нас жить… — сказал мулла, — но орудием своей воли он избрал тебя, неверный… Никогда не думал, что так произойдет…
Бригадир улыбнулся непослушными, обметанными лихорадкой губами.
— Аллах принимает к себе лишь лучших… — сказал он, — мы недостойны высшего общества. Поэтому он оставил нам наши жизни…
— Ты прав, это кара Аллаха за то, что мы проявляли недостаточное усердие на пути его, — сказал мулла, — но если он оставил нам жизнь, значит, он ждет от нас продолжения нашей борьбы. Я хочу спросить тебя — готов ли ты идти с нами по пути Аллаха?
— Я неверный.
— Ты можешь принять дават [70] из моих рук, ведь спасутся те, которые уверуют.
Бригадир покачал головой.
— Как знаешь, — сказал мулла, — но знай, что ты отныне мне брат.
И вышел из комнаты.
* * *
Еще через две недели, немного окрепнув, он вышел к дороге на Пешавар, худой, заросший бородой, с автоматом. Остановил автобус, который неспешно шел по горной дороге в Пешавар, как будто не было войны.
— Двести пакистанских рупий… — недовольно сказал водитель, не обращая внимания на нацеленный автомат, — двести пакистанских рупий — и ты в Пешаваре, странник.
— У меня… нет денег.
— Нет денег — не поедешь… — совершенно беззлобно сказал водитель.
Бригадир Шариф протянул водителю автомат. Тот принял его, осмотрел — автомат как автомат, с полным магазином. Не так дорого — но его можно продать на базаре, в этих местах на оружие всегда найдется покупатель. Тем более что автомат пусть старенький — но советский, не китайский, значит, дадут за него хорошо. Поэтому водитель автобуса сунул автомат за сиденье, кивком показал бригадиру — садись.
В Пешаваре было все то же самое. Базар, толпы людей… полиция. Он не успел выйти с автобусной станции, как его окликнули из стоящей у обочины полицейской машины. Бригадир оглянулся — в машине сидел майор Мустафа из второго департамента. Увидев, что Шариф на него смотрит, он приглашающее махнул рукой.
В машине никого не было, даже полицейских. Неизвестно, откуда майор вообще взял патрульную машину, за рулем которой он сейчас сидел.
— Ас салам алейкум, — сказал майор, — все думали, тебя уже нет в живых…
— Разве тебя повысили в звании, что ты обращаешься ко мне на «ты»? — спросил бригадир.
— Никак нет — наоборот, понизили, — не смутился майор, — и не только меня, но и вас тоже. Вы больше не бригадир, а я — не майор.
Как ни странно — именно это больше всего выбило бригадира Алима Шарифа из колеи. Не то, что он пережил до этого, не многодневный переход по горам под мокрым снегом, не лихорадка, а именно это.
— Как же…
— Американцы поставили условие. Эта проститутка их выполнила. [71]
Увидев состояние своего бывшего начальника, майор хлопнул его по плечу, улыбнулся ободряюще.
— Ничего не закончилось, все только начинается, — сказал он, протянул бывшему бригадиру пачку денег и клочок бумаги с адресом, — вот. Явитесь по этому адресу, это недалеко отсюда. Там скажут, что делать дальше.
— Кто скажет?
— Генерал Бабар. Он там. Извини, брат, я бы тебя отвез туда сам — но не могу покидать пост. Возьми такси, брат. И не падай духом — Аллах еще даст нам победу.
Аллах…
— Джо, эй, Джо!
Человек, которого назвали Джо, молодой, одетый в форму американского летного технического персонала, оторвался от большой кружки кока-колы, которая в баре в порту Умм-Каср стоила ровно два доллара и восемьдесят центов. Для Америки цена дикая, для Ирака, вернее, не Ирака — а суннитской независимой территории, находящейся фактически в состоянии американской военной оккупации, — цена более чем нормальная.
— Какого хрена ты пьешь этот бабский напиток. Ты что, педик?
— Он хорошенький… — писклявым голосом проговорил еще один американский морской пехотинец, — я его хочу…
Человек, которого назвали Джо, хладнокровно улыбнулся, переминая в пальцах стальной шар чуть ли не в килограмм весом — хороший такой шарик, гладкий, отполированный пальцами до зеркального блеска. Его отец, один из лучших пистолетчиков армии из Кэмп-Перри, подарил первый шар маленькому Джо, которого вовсе и не Джо тогда звали. Постоянное ношение и перебирание в пальцах тяжелого шара увеличивает цепкость рук и силу пальцев, увеличивает и крепость запястья, а жонглирование им развивает реакцию и точность. И опять же силу — чтобы поймать килограммовый шар одними пальцами, нужна настоящая сила. Джо мог жонглировать четырьмя такими шарами — один у него был в пальцах, три лежали в кармане. Джо мог выпустить восемь пуль из пистолета «Кольт-1911» по террористу, находящемуся в пятидесяти ярдах за четыре секунды, и все попадания будут смертельными. Джо мог… еще он мог кинуть этот шар так, что он окажется у этого невежливого ниггера в черепной коробке, где с успехом заменит недостающие мозги. Джо мог… да, Джо много что мог. Вот только ему идти сегодня с караваном, и поэтому он пил колу, а не пиво.
— Эй, парни, а что это он там делает?
Ниггер присмотрелся и заржал как лошадь:
— Он там дрочит…
Это было уже слишком — главный старшина Том Перри, который до настоящего времени не вмешивался в происходящее — ему кружку пива сегодня было можно, он сегодня должен был командовать, а не стрелять, — отодвинул стул, встал и типичной морской походкой, вразвалочку, подошел к разошедшимся американским морским пехотинцам.