Закончив доклад, я сел и осмотрелся. Мрачнее меня никого из присутствующих не было. В бою только командовал, а поучаствовать хотелось так, что аж зубы сводило…
Общий сбор командиров был устроен вечером этого же дня, рапорты написаны, подробные схемы боя зарисованы, так что сейчас обсуждалось ответное посещение. Короче, после того как разбор полетов закончился, мы начали составлять план по налету на аэродром противника.
Последним на повестке дня стоял вопрос, с решением которого мы тянули: кто из присутствующих командиров полетит в Центр со всеми последними наработками? С ним мы отправим съемки синхронизированных киноаппаратов — такие стояли на восьми истребителях, мой не исключение. В ответ из Центра должен прибыть один из инструкторов. Теперь появилась практика — откомандировывать их для пополнения опыта в боевые части, так что не только мы отправляем на временную учебу летчиков, передавать накопленный опыт, но и к нам с ответным визитом будут прибывать командиры на временную замену. Идея исходила не от меня, но я был с ней полностью согласен.
Мы не летели, мы крались, именно так можно было сказать, глядя, как низко прижимаются хищные силуэты «Таиров» и «Лавочкиных» к заснеженной земле.
«Только бы успеть. Только бы успеть!» — шептал каждый из летчиков, управляя своей боевой машиной. Шептал их и я. Только что мы перелетели линию фронта, и в данный момент в эфир должны нестись предупреждающие крики немецких радистов на передовой. Наподобие наших пунктов ВНОС.
Сейчас главное для нас успеть долететь до аэродрома, перед тем как там поднимут тревогу.
Успеть, сейчас для нас главное — успеть.
И мы сделали это. Сделали!
Первыми шли три звена под моим командованием, то есть двенадцать истребителей-штурмовиков ударной группы. Наша задача тривиальна. Зенитки. Мы должны уничтожить средства ПВО аэродрома. Именно этим и занялись. Сделав «горку», поднявшись над аэродромом на сто метров, «Таиры» с ходу атаковали зенитки. Где стоит каждая, мы знали до метра. Пленные немецкие летчики описали это подробно. Упакован аэродром, вмещавший в себя три полка по нашей терминологии — это где-то около сотни машин — серьёзно. Три батареи. Две из них — автоматических мелкокалиберных пушек, и одна — восьмидесятивосьмимиллиметровых, шестиорудийного состава. Мощная оборона, и хоть мы налетели неожиданно, две дежурные пушки встретили нас шквальным огнем. Какие из них должны дежурить, мы не знали, так что атаковали все одновременно. Тут главное — не столкнуться при пересечении курса.
— Проверка! — Теперь можно не соблюдать радиомолчание. Сам я не атаковал, прикрывал со Степкой сверху, внимательно наблюдая за землей. Небо оставил за ведомым, это его задача.
Отработав, «Таиры» не поднимаясь отошли от аэродрома и повернули назад. Сейчас жилые постройки в огне. Их накрыли эрэсами «ишачки» соседнего полка, за ними, второй волной, шли две эскадрильи СБ. Одиннадцать машин. Поэтому, сделав плавный полукруг, я присоединился к звену Тапирова, и мы стали набирать высоту. То же делали другие пары в отдалении. В том, что подавлены не все зенитки, я был уверен, хотя мне уже сообщили об уничтожении дежурных расчетов. Так что, поднявшись над аэродромом, где в дыму мелькали силуэты «ишачков» и «Таиров», принялся осматривать цель. Стоянки самолетов не привлекли моего внимания, они не наша задача. Первым налетом мы накрыли технические службы и летный состав. Работать по стоянкам будет третья волна, состоящая из Ар-2 подполковника Шмидта и одной эскадрильи СБ второго полка бомбардировщиков майора Кириленко. Шесть машин.
— У опушки зенитка! — раздался вопль в эфире. Видимо, кто-то из пилотов «ишачков» внизу засек ее.
— Глухарь, уничтожить!
Отдав приказ, я стал наблюдать за небом, стараясь заодно отслеживать ситуацию также и на земле. Подошедшее охранение под командованием капитана Покрышкина строило оборону — не то чтобы мы ожидали нападения, а по привычке иметь крепкие тылы.
Соседний немецкий аэродром находился в ста километрах, но и об этом мы подумали. Его блокировало звено из эскадрильи капитана Бугаева. Ненадолго, но нам должно хватить.
— Воробей, бомбардировщики на подходе, — сообщил мне Покрышкин.
Сам он находился на двести метров выше, по привычке держа господствующую высоту. А одно звено вообще загнал на четыре километра.
— Отходим восточнее, не будем им мешать.
В течение десяти минут мы наблюдали за огненными адом внизу. Рвались боеприпасы, горел склад ГСМ, горели самолеты, горели снег и земля. Горело все. Напоследок стоянку проштурмовали «Лавочкины», уничтожив немногие уцелевшие самолеты.
— Уходим!
Как ни странно, но этим вылетом командовал я. То есть командовать поставили меня. Не наши, приказ пришел из штаба фронта.
Было непривычно вести в бой такое количество самолетов, но интересно, даже очень. Это как квест в стратегии, немного, но похоже. Опыт набирался значительный, становилось меньше мелких ошибок, командовал я увереннее, замечал больше. В общем, учитывая лично мной уничтоженную зенитку — видел, как рванул боезапас — вылет мне понравился. Командовать было так же интересно, как и работать руками.
После пересечения линии фронта — моя пара шла последней — мы стали разделяться. Группами, звеньями мы расходились по своим местам базирования. В отличие от остальных, мой путь лежал к штабу полка — нужно писать рапорт. Другие командиры будут это делать на месте, я же еще должен доложить командованию про вылет.
Штаб нашего полка располагался на окраине Змиева. В том самом городе, над которым шел тот памятный бой, который пресса окрестит впоследствии «Звездный день» по количеству появившихся звезд на фюзеляжах истребителей.
Кроме пары «Лавочкиных», которая, кстати, шла сейчас за мной, больше у города никто не базировался. Убедившись, что шоссе чистое, мы посадили свои машины и, передав их в руки механиков, направились в небольшое одноэтажное здание. Кивком поздоровавшись с часовым, я рывком открыл крашенную коричневой краской дверь и под скрип пружины первым вошел в небольшое помещение. Видимо, оно была чем-то вроде прихожей.
— А, Суворов со своей тенью! Проходи, мы у Литвинова, — высунулся из приоткрытой двери Стриж. Из соседней комнаты вышел дневальный с большим парящим чайником в руках и, пока мы отряхивали обувь, прошмыгнул в кабинет, откуда выглядывал подполковник.
Следом за мной зашел Евстигнеев, штурман полка, это его пара шла за нами. Именно он осуществлял вывод передовой группы, в которой состоял и я, прямо на аэродром немцев.
— Началось? — спросил Евстигнеев.
— Нет еще.
Мы вместе вошли в кабинет майора Литвинова, отправив ведомых в соседнее помещение, где обычно находились дежурный и адъютант.
В течение часа я подробно, в малейших деталях описывал вылет. Рисовал схемы, где находился каждый истребитель или штурмовик. Это делалось не просто так: пока свежи воспоминания, все наносилось на бумагу, чтобы отправлять в летные училища — нужно передавать молодым накопленный опыт.