В заключение я сказал:
— Таким образом, могу сделать следующие выводы. Полное выполнение поставленной боевой задачи. Уже сейчас очевиден значительный ущерб, нанесенный противнику, при минимальных потерях с нашей стороны. Всего трое легкораненых летчиков-штурмовиков, причем сумевших вернуться на свой аэродром, доказывают правильность выбранной нами тактики. Пока не известны потери немцев, но думаю, как только будет сбит над нашей территорией очередной ганс, мы все узнаем.
Через два дня мы совершили налет на второй аэродром в нашей зоне ответственности. На этот раз результаты был не такими впечатляющими. Аэродром был маленьким, на земле и в воздухе всего было уничтожено около двадцати самолетов. Было бы больше, но за последние дни охотники изрядно проредили эту свору. Нас позабавил приказ командира Люфтваффе в нашей зоне ответственности: немецким летчикам запрещается вступать в бой в случае встречи с самолетами противника, ДАЖЕ ЕСЛИ ОНИ БОМБАРДИРОВЩИКИ.
В течение двух недель никаких особо запоминающихся встреч не было. Летали к нам в основном только разведчики, да и то редко. Немецкие пилоты до ужаса боялись «Таиров», а вот наши разведчики практически постоянно висели в ближнем и нередко в дальнем тылу гитлеровцев. Что тех изрядно бесило. Несколько попыток перехватить наши «глаза», используя истребители недавно прибывшей части, закончили провалом. Причем сокрушающим провалом. Новенькие попадались в устроенные засады, вырваться из которых смогли единицы.
За время нахождения на Юго-Западном фронте я поднял свой счет до пятидесяти одного лично и семерых в группе. Причем двух мне не засчитали — они упали на территории противника, и подтвердить их, кроме моего ведомого, никто не мог. Так что наши штабисты, верящие только в материальное подтверждение, то есть табличку с номером мотора, не поверили.
У Степки Микояна счет поднялся до пяти. У Покрышкина общий — семнадцать, уже написано представление к Герою. У Кожедуба пока четыре: с его истребителем, после того как его подбили в том памятном бою, были проблемы, так что пока «Лавочкина» не отремонтировали, сержант был безлошадным.
Были и потери. Разбился при посадке лейтенант Сметанин — заглох мотор, и резким боковым ветром самолёт перевернуло и бросило на землю. Еще одного потеряли при встрече с новичками, прибывшими закрыть брешь, что мы пробили в местных рядах германских ВВС.
Впоследствии я узнал, почему нас тут еще держали. Оказалось, никто не рассчитывал, что мы так быстро управимся. И пока не прибыл пополненный полк на «Яках», чтобы заменить нас, нам дали немного отдохнуть перед настоящей работой.
Наконец девятнадцатого февраля пришёл приказ — общий сбор на тыловом аэродроме. На этот раз полк перебазировался в Крым.
Аэродром под Харьковом.
— Альфред? Это ты?! — послышался чей-то смутно знакомый возглас.
Летчик-истребитель второго штафеля первой эскадры гауптман Альфред Нойманн недоуменно повернулся, сжимая в правой руке лайковые перчатки. Позади стоял его знакомый еще по летному училищу.
— Фриц? Это ты? — Сделав несколько шагов, гауптман обнял давнего друга.
— Что ты тут делаешь? — одновременно спросили они, после чего засмеялись.
— Я смотрю, ты уже капитан. А я все в старших лейтенантах хожу.
— И капитана, и Железный Крест я заработал тут, Фриц, на Восточном фронте.
— Давно ты тут?
— Кажется, всю жизнь… — Гауптман закрутил головой, рассеянно отвечая.
— Давай отойдем под то дерево, там скамейка есть, пообщаемся. Сегодня мороза нет. Солнце хорошо прогревает.
Оба офицера, здороваясь на ходу со знакомыми, отошли под высокую яблоню, росшую у здания столовой. Местная обслуга очистила скамейку от снега, так что можно было посидеть со всеми удобствами.
— Рассказывай, как у тебя дела. Что нового в жизни? — закуривая, первым спросил гауптман. Видимо, про себя рассказывать у него особой охоты не было.
Откинувшись на спинку скамейки, на которой летом отдыхали пилоты русского Аэрофлота, и положив на нее одну руку, обер-лейтенант Фриц Хартманн весело улыбнулся:
— Да я только что с Западного фронта. Прибыл всего час назад.
— На том транспортнике прилетел?
— Ага. — Обернувшись, Хартманн посмотрел на «Юнкерс».
— Сколько вас?
— Одиннадцать. Все пилоты-истребители. Лучшие на Западном фронте, — с явным удовольствием ответил обер-лейтенант.
— Понятно. Из наших кого видел? — докуривая папиросу спросил Нойманн.
— Только Леманна. Его к Роммелю перевели, так что он сейчас в Африканском корпусе Железные Кресты зарабатывает. У него восемь англичан на счету. А у тебя как? Сколько русских в землю вогнал? Из наших кого видел? Как тут с русскими женщинами, ласковые? — посыпал вопросами лейтенант, не замечая, как мрачнеет его знакомый.
— Сколько вогнал? Фриц, дружище, ты вообще что-нибудь знаешь о Восточном фронте? — с кривой улыбкой спросил гауптман.
— Да говорили, что эти дикари немного упрямы… — начал было Хартманн, как его перебил Альберт Нойманн:
— Упрямы? Дикари?! Боже мой, Фриц! Что вообще ты знаешь о Восточном фронте?
— Но Геббельс говорил…
— Забудь ты, что он говорил! Все это ложь! Я знаю! Из всей эскадры уцелел я один! И то только потому, что был в борделе! Знаешь, почему погибло так много? Да потому, что эти «дикари» при налете бьют не по стоянкам самолетов, а по жилым постройкам, уничтожая сперва кадровый летный состав, — сверкая глазами, все громче и громче говорил Нойманн.
— Черт возьми, Альберт, я не знал. — Лейтенант только сейчас обнаружил седые волоски на висках друга.
— Нас тут уничтожают. Помнишь Кёлера?
— Марка? Помню.
— Его сбили, он смог посадить машину на живот, но русские снова зашли на него и сожгли прямо в машине. Ты слышал о Суворове? Русском асе?
— Конечно! О нем все знают. Говорят, он сбил больше сорока наших. Это правда?
— Пятьдесят один, мой дорогой друг Фриц. Уже пятьдесят один.
Ломая спички, гауптман попытался прикурить. Щелкнув кремнем, лейтенант поднес к кончику его папиросы огонек зажигалки. Нервно вдыхая дым, Нойманн продолжил монотонно рассказывать, перепрыгивая по мере повествования с одного на другое:
— Они звери. Представляешь, как звери. Как появился этот Суворов на нашем фронте несколько недель назад, так мы за неделю потеряли больше двухсот самолетов, еще через неделю потери дошли до пятисот. Дальние аэродромы они бомбят, используя свои истребители-штурмовики ночью, а ближние практически уничтожены. В бою с ними нет никаких шансов, и хотя их обычно бывает не больше шести-восьми, а нас несколько десятков, они нас бьют! Ты представляешь, Фриц, бьют! Причем большинство таких встреч заканчивается одинаково. Несколько костров на земле, все, что осталось от наших пилотов, и удаляющиеся русские. Целые. За все время мы сбили всего троих, а сами потеряли больше ВОСЬМИДЕСЯТИ! Как только появился у русских этот полк охотников на новейших истребителях, наше господство пошатнулось. А эти проклятые Та-3 лишили нас тылового обеспечения. Они охотятся за нашими поездами, машинами. Мы бросаем крупные истребительные части на прикрытие наших транспортных магистралей, так они перешли на ночные полеты. Мы несем потери, Фриц. Каждый день не меньше пяти-шести самолетов. Каждый день! Про паровозы, за которыми они охотятся, я вообще молчу. Вагоны есть, а таскать их нечем. В войсках уже начинает проявляться дефицит. И знаешь, кто все это придумал? Кто создал этот полк охотников? Кто изобрел все это?