Спрятав рацию и поймав на себе вопросительный взгляд старлея, Дорофеев мрачно сообщил:
– Объявили перехват. Да что толку. Машину и оружие наверняка бросили где-нибудь в соседнем квартале. По почерку видно, что спецы поработали…
Бабкин еще раз посмотрел на лежавшего на снегу Сомова и медленно перевел взгляд на подошедшего эксперта.
– Есть особые соображения?
– Все и так ясно. После вскрытия получим пули. Вряд ли они прояснят ситуацию.
– Понятно, – многозначительно протянул Бабкин и, отведя Дорофеева в сторону, полюбопытствовал:
– Что думаешь?
Тот неопределенно пожал плечами.
– Не знаю. Уж слишком круто его карьера пошла вверх. Пять лет бумаги марал, а тут вдруг из грязи да в князи. Не за красивый же почерк его собирались усадить в кресло зама округа. Тут дела покруче.
– То есть не нашего ума дело, – заключил Бабкин, но, поймав на себе хмурый взгляд майора, тут же поправился:
– Я хотел сказать, не нашего масштаба. Хотя отдуваться, как всегда, придется нам.
– Это точно, – вздохнул Дорофеев. – Еще неизвестно, кого пришлют вместо него. Может, такое дерьмо попадется, что Сомова вспоминать будем как праздник.
Бабкин, с недоверием отнесясь к словам майора, на всякий случай уточнил:
– Сам высчитал или так, с потолка?
– Насчет чего?
– Думаешь, новый обязательно будет дерьмом?
– Ну уж наверняка не ангелом…
Он приехал в Москву налегке, из оружия прихватил лишь пистолет, с которым вот уже год почти не расставался. Это была двадцать третья модель внешне неказистого девятимиллиметрового австрийского «глока». Удобная рукоятка и вполне приличный, на чертову дюжину патронов, магазин. Однако не только этим был хорош «глок». Как показала жизнь, в ближнем бою, когда дело доходило чуть ли не до рукопашной, ему не было равных. Иногда доводилось переходить реку вброд, иногда часами валяться в грязи – «глок» ни разу не подвел. Ни одной осечки на протяжении года! Пистолет, снискавший расположение австрийского спецназа, обладал еще одним только ему присущим качеством. На военном аэродроме в Армении неожиданно попросили сдать личное оружие и пройти досмотр. Разве можно было вот так, запросто, расстаться с верным другом? Пришлось тайком в туалете разобрать «глок». Вся процедура, выполненная с помощью подобранной с полу шпильки, заняла не более минуты.
Технические характеристики – аргумент убедительный, однако не они заставили отдать предпочтение «глоку». Все решил случай.
Во время очередного привала он решил прогуляться вверх по склону, чтобы как следует осмотреться, и напоролся на засаду. Завязалась перестрелка. Судя по тому, что в ход не пошли гранаты, противник знал, с кем имеет дело, и хотел взять его живым. По закону подлости пресловутую «беретту» на второй обойме заклинило. Пришлось обратиться к холодному оружию. Это был жест отчаяния. Вряд ли нож защитил бы от десятка вооруженных турок. Сзади навалились двое. Один из нападавших сразу же выбыл из игры, утащив с собой нож, застрявший между ребер.
Второй оказался более удачливым и повалил его на землю. В горло вцепились толстые пальцы. Неподалеку из кустов вынырнули еще человек пять. И когда показалось, что битва проиграна, взгляд уперся в «глок», лежавший рядом с убитым. С трудом дотянувшись до него, выстрелил. Столкнув с себя истекающего кровью турка, откатился в сторону, а затем несколькими выстрелами заставил вспомнить об осторожности остальных. Он прекрасно понимал, что лишь на считанные мгновения продлил себе жизнь. Кольцо сжималось, а патроны были на исходе. Дело близилось к развязке. И тогда он приставил дуло к виску и нажал на спусковой крючок. Но выстрела не последовало, только гулкий щелчок курка. Обойма оказалась пустой. В следующее мгновение рядом застрекотали автоматы. Подоспели его ребята.
Кого же стоило благодарить за спасение? Трофейный «глок» дважды не дал ему умереть. Ну как после этого расстаться с таким оружием?
«Глок» стал его талисманом. Прежде он не был столь сентиментален, и это могло означать только одно: он уже не тот, что раньше. Он продолжал убивать, однако игры со смертью потеряли прежний смысл, пропал азарт. А без этого участие в этой чужой, гнусной и по-восточному жестокой войне казалось нелепым.
Что же привело его в залитые солнцем, а теперь и кровью горы? Жажда подвигов? Деньги? Карьера?.. Все это ему обещали. Но тогда, три года назад, пересекая на военном самолете границу Турции, ему хотелось другого – он искал смерти.
А еще чуть раньше, в девяносто пятом, он поймал себя на том, что наконец-то готов покончить с неспокойной военной жизнью. Надеялся, вернувшись в родную Москву, забыть о бесконечных ночных марш-бросках, стонах раненых товарищей и застревающем в горле сухом пайке. А главное, хоть немного времени уделить своей маленькой семье, жене и дочери.
Он был офицером морской пехоты. Несколько лет блуждал по «теплым» морям.
Где-то у берегов Саудовской Аравии получил телеграмму: у него родилась дочь.
Потом незаметно ступил на сушу, воевал в Анголе. И вот долгожданная Москва!
Однако радость возвращения оказалась недолгой. Две недели сладостного покоя, а потом звонок из милиции и страшное известие: жена и дочь погибли в автокатастрофе. Бессмысленная и жуткая смерть. Он даже не успел сказать им, как сильно их любит…
Только-только забрезжившая для него надежда на обретение счастья обернулась абсурдом. Прежде, когда смерть была рядом, жизнь казалась наивысшей ценностью.
Теперь же все то, о чем он мечтал, сидя в окопах под чужим небом, стало для него самым жестоким наказанием. Он вдруг понял, что не сможет жить в шумном, многолюдном городе среди всех этих салонов и брокерских контор, ночных баров и казино…
Тогда, в девяносто пятом, отправляясь в Курдистан, он уже знал, что интернациональный Долг, о котором твердили генералы, всего лишь красивая выдумка, рассчитанная на безусых юнцов. Деньги ему тоже были ни к чему. Еще бессмысленнее выглядела бы очередная звездочка на погонах…
Да, он жаждал смерти, хотя не всякую смерть считал приемлемой для себя. Он хотел погибнуть в бою, уступив место под солнцем более сильному, ловкому и везучему…
Задача, поставленная перед ним и такими, как он, формулировалась предельно просто: дестабилизация обстановки на западной границе Турции, то есть диверсионная работа. Глубинный же смысл ее заключался в устранении конкурентов в нефтедобывающей отрасли. Нестабильность в Курдистане должна была убедить западных инвесторов в преимуществе закупок нефти у России. Впрочем, официально это именовалось «оказанием братской помощи дружественному курдскому народу в его борьбе за независимость». Красиво и благородно!
Курдская рабочая партия, в интересах которой пришлось воевать, оказалась довольно-таки мощной, многочисленной и четко структурированной организацией.