В первом же легком трепе с булгаковским администратором Генкин вскользь упомянул о Миле и, словно только что вспомнив о ней, осведомился, как она, нет ли у нее в последнее время неприятностей?
Администратор, слывший большим сплетником, насторожился и туманно ответил, что не обладает достаточной информацией, чтобы ответить на этот вопрос. Генкин понял, что наткнулся именно на того человека, который ему нужен. Он даже плотоядно заулыбался, занося над Милой отравленный нож своей клеветы.
Минут десять его фантазия работала неистощимо. Он сообщил администратору столько информации, что уже одно только ее обилие должно было служить доказательством недостоверности.
К тому же Генкин был неоригинален, и самые вредоносные из его сплетен вызвали у администратора лишь легкую скептическую улыбку. Он-то прекрасно понимал, что никого не заинтересует слух о том, что мало кому известная Мила из третьего состава – наркоманка со стажем, что она недавно стала новой фавориткой эстрадной звезды, известной своей скандальной репутацией, и, наконец, совсем уж глупо прозвучало утверждение о связи этой самой Милы, которую в театре и замечает-то мало кто, с отмыванием денег через «Bank of New-York».
Генкин с досадой прочитал по глазам своего собеседника, что его план отомстить Сержу близок к полному фиаско. Он пришел в отчаяние, и, когда уже готов был опустить руки, его осенила просто-таки гениальная идея. Генкин сделал разворот на сто восемьдесят градусов, очень непоследовательно заявив, что скорее всего все это выдумки, пустые сплетни о молодой и красивой актрисе и вряд ли на эти глупые слухи стоит обращать внимание.
Скорее всего это лишь желание отомстить со стороны некоторой части женского состава труппы. Администратор тут же насторожился и сделал стойку, словно охотничья собака, почуявшая дичь, – предстояло услышать нечто интересное. И Генкин его не разочаровал на этот раз, сообщив о вялотекущем скандале в семье главного режиссера театра, известного всей Москве Жоржа.
Тот, оказывается, ушел от жены, живет сейчас с Милой, но с женой не разводится и даже навещает ее через день, так как уже измучен молодой, энергичной коброй, вцепившейся в него мертвой хваткой. Жорж и рад бы вернуться в семью, но не может развязаться с Милой. Словом, ему можно посочувствовать.
Несмотря на полную абсурдность сплетни, администратор очень воодушевился. Это был такой товар, что его не стыдно было подать лицом.
У Жоржа всегда были в труппе недоброжелатели, а то и враги, они с радостью проглотят такую наживку, хоть и не поверят ни в одно слово из этого слишком уж маловероятного рассказа. Проглотят и разнесут дальше. Да еще и приврут так умело, что потом не сможешь узнать своей собственной версии.
В результате Мила через пару дней почувствовала странную атмосферу, сложившуюся вокруг нее. Все стали вдруг проявлять к ней повышенное внимание: одни смотрели на нее с раздражением и неприязнью, другие – с сочувствием, третьи – с ироничной усмешкой, но никто не оставался к ней равнодушным.
Главный режиссер сначала улыбался при встрече с ней, но потом начал проявлять все более заметные признаки раздражения, когда она попадалась ему на глаза. Кончилось тем, что он снял ее с роли, которую она репетировала несколько месяцев, и перевел в массовку.
Мила недоумевала, но не хотела верить слухам, что все дело в том, что Жорж «положил на нее глаз», что он «готовит почву» для того, чтобы открыто предложить ей стать его любовницей, и так далее, и тому подобное.
Она неожиданно для себя стала объектом повышенного внимания разного рода репортеров, журналистов и вообще любопытных. Ее несколько раз останавливали при выходе из театра и атаковали совершенно дикими вопросами о том, собирается ли Жорж на ней жениться и какие у нее отношения с его взрослой дочерью?
Мила шарахалась и спасалась бегством.
Но одна из журналисток, разыскавшая ее прямо в театре и терпеливо дожидавшаяся, когда окончится репетиция и Мила освободится, сумела сама во всем разобраться, не задавая Миле глупых вопросов. Наоборот, она многое ей объяснила. Мила вздохнула спокойнее и перестала обращать внимание на суету вокруг себя, полагая, что со временем все встанет на свои места.
А с журналисткой Наташей она подружилась и, конечно, через некоторое время рассказала ей о своих отношениях с Сержем. Новая подруга выслушала Милу с сочувственным вниманием, но видно было, что какая-то мысль прочно засела в ее голове после этого разговора.
Наталья Сазонова работала в редакции новостей популярного российского телеканала, и вершиной ее профессиональных устремлений была авторская программа светских новостей столицы. Ну, для начала – столицы, а там посмотрим, как дело пойдет.
Знакомство с Милой оказалось для Наташи знаком судьбы. Едва она услышала о ее близких отношениях с известным уже всей Москве Сержем Ефремовым, как окончательно решила, что свою судьбу нужно делать своими руками, а не ждать от нее милости. Если быть абсолютно точной – то не своими, а руками Ефремова.
Наташина проблема заключалась в элементарном невезении, с которым она всю жизнь боролась и к тридцати годам научилась время от времени побеждать. Транспорт, на котором она спешила на ответственные встречи, перестал ломаться и опаздывать, камеры и микрофоны на репортажных съемках перестали выходить из строя. Мужчины…
Впрочем, мужчины ее теперь интересовали мало. Получив достаточно богатый опыт общения с ними, Наташа поняла, что зависеть всю жизнь от мужчины слишком унизительно для нее, а предоставить ей независимость от них – слишком великодушно для мужчин.
Каждый из них стремился подчинить ее себе, каждому из них она сопротивлялась, а в результате ни один из ее многочисленных романов не перешел в длительную и прочную связь. Ее это нисколько не расстраивало, – напротив, Наташа считала, что, перестав интересоваться мужчинами, она сумела преодолеть еще одно из своих хронических невезений – в интимных отношениях.
Гораздо больше ее волновал вопрос ее внешности. Дело в том, что от рождения ее лицо обладало незначительным, но, увы, существенным дефектом.
Природа наградила ее большим родимым пятном, которое занимало значительную часть левой половины ее лица и перечеркивало все ее надежды на возможность когда-либо появиться на экране.
Наташа первое время надеялась, что этот существенный дефект можно замаскировать с помощью косметики. И пару раз ее даже выпускали в эфир, предварительно наложив ей на лицо столько грима, что она переставала ощущать собственную кожу. Те две передачи ее воодушевили, и Наташа уже строила планы целого цикла передач, когда вся едва начавшаяся идиллия была мгновенно разрушена.
К главному редактору новостей заявился главный гример и язвительно поинтересовался, что за эксперимент проводит служба новостей, кто будет оплачивать килограммы косметики, которые уходят ежедневно на эту «красавицу», и неужели во всей Москве не найдется ни одной смазливой девчонки, которую можно выпускать на экран, не возясь над нею предварительно два с половиной часа?