От обозримой еды и предстоящей выпивки Кадр немного поблагодушествовал. Выпить за обедом он уважал. Уважал и в другие приемы пищи, и между приемами тоже.
– Давай, вертухайская рожа, выпей за мою откидку… если с нами, преступниками, выпивать не западло. – Миша щедрой рукой налил коньяка отставному лагерному охраннику, который даже за праздничным столом не желал расставаться с любимым пластмассовым автоматом.
– На свободу с чистой совестью, – согласился старик и немедленно выпил.
– И с тобой, доченька…
– Так она ведь брюхатая, – на удивление здраво напомнил дедушка.
– Ничего, пусть младенец организм закаляет. На зоне пригодится.
Выпив стакан залпом, Ермошин вгрызся в еду, как изголодавшийся пес. Желваки комьями запрыгали за ушами.
– А теперь, Лидка, рассказывай, – приказал он с набитым ртом. – Кто тебя трахнул? В ментуру заяву кинула? Что там сказали?
– Изнасиловал меня один местный пацан. – Лида смиренно потупила взор. – Леша Сазонов.
Вилка с поддетым огурцом выпала из рук Кадра и с тихим дзиньканьем упала на пол.
– Кто?! – не поверил Ермошин. – Жулик, что ли?
– А ты его откуда знаешь? – «Жертва насилия» поразилась не меньше отца.
– Да он у меня тут, на этой хате, в гостях был! И не один раз! Забыла, да?.. – Помолчав, бывший зэк взглянул на дочь со все возрастающим недоверием. – Значит, говоришь, Жулик тебя трахнул? А ты мне, часом, порожняк не гонишь?
Лида не успела ответить – в прихожей длинно и грустно задзинькал телефон. Судя по тембру и продолжительности сигнала, это был или междугородный вызов, или звонок с мобильника.
– Я возьму. – Поднявшись из-за стола, Ермошин прошел в прихожую и поднял трубку.
В святой день возвращения его беспокоил тот самый клиент, который и заказал вертануть в этом городе одно дело. Точней – клиентша. Миша ни разу не видел ее в лицо, заказ был получен через цепочку посредников, и все последующие контакты поддерживались исключительно по телефону. Но даже этих переговоров было достаточно, чтобы подтолкнуть подрядчика к следующим умозаключениям. Во-первых, заказчица прекрасно знает город и, видимо, находится где-то поблизости. Во-вторых, она – явно не русская, потому как очень смешно коверкает слова, совершенно не выговаривая букву «р».
Поздоровавшись с Мишей и поздравив его с возвращением, звонившая деловито напомнила суть заказа: ей, мол, очень мешает один человек… Совсем мешает.
Впрочем, об этом Кадр уже знал. Оставалось выяснить кое-какие детали, а также договориться о сроках и порядке оплаты.
– Возьми пакету на вокзале в камеле хланения, – с комичным акцентом сказала заказчица. – Там фотогляфия, бумаска с адлесом и задаток, тысяця «зелених»… Запомни, позалуйста, номель и код яцейки…
– Запомню. – Информация о задатке заметно подняла Ермошину настроение. – Когда его надо сделать?
– Луцьсе всего сегодня вецелом. У него в девять цясова лабота заканчивается. Хоцеся полуцить остальное сегодня? Делай!
– Тогда еще две тонны «зелени», – сказал Миша, подумав.
– Есьи сделаеся – полуцися пьямо сегодня в камеле хланения, – на удивление быстро согласилась заказчица. – Удаци…
Бросив телефонную трубку, Миша задумчиво закурил. Конечно, ему совершенно не хотелось покидать праздничный стол. Но нерусская заказчица, судя по всему, была бабой напористой и, главное, денежной. Да и в заказе не было ничего сложного.
– Папик, ты скоро? – нетерпеливо спросила Мандавошка, выглядывая в прихожую; ей очень хотелось выпить, но делать это в отсутствие татуированного родителя она явно боялась. – Отбивные выдыхаются, коньяк остывает.
– Нескоро. Вечером догуляем, – сказал Кадр, поспешно натягивая куртку. – У меня дела. Никуда не уходи. Так ты говоришь, тебя Леха Сазонов трахнул? Вот вечером ты обо всем этом и расскажешь… Знаешь, Лидка, я в одной умной книге такие слова прочел: «Каждый имеет право на свободу мысли». А мысль у меня очень простая: если пургу прогонишь – я тебе матку через жопу наизнанку выверну. Вместе с младенцем. Усекла мою мысль?!
* * *
Узкая полоса грунтовки рельефно перечеркивала изумрудный луг. Белый «Кадиллак Девиль» стремительно мчался по ухабистому проселку, вздымая за собой шлейф пыли.
Голенков вел машину на удивление спокойно. Замечательный по красоте план, выкристаллизовавшийся у него сегодняшним утром в Ульяновке, постепенно воплощался в жизнь, и в плане этом не было ни единого изъяна. Схема будущего убийства была отстроена, как часовой механизм. Все стрелки автоматически сводились на Жулике.
Час назад Эдик позвонил Юрию Васильевичу и, стараясь казаться приветливым и спокойным, предложил встретиться в мотеле «Ракушка» неподалеку от поселка Седнев – мол, появилась кое-какая любопытная информация, но переговорить лучше за городом, чтобы не светиться. «Кстати, и Наташку мою прихвати, – как бы невзначай попросил он, прекрасно зная, что та не откажется от халявного ресторанного удовольствия. – Разговоров к тебе – на пять минут, а потом гулять будем!..»
Сразу после звонка Эдуард Иванович отправился в «Золотой дракон». И хотя на решетчатой двери подвала висел новенький замок, водруженный Коробейником позавчера, это не остановило директора ресторана. Замок был безжалостно сбит ломом: ведь новоиспеченному начальнику ГУВД было не суждено это увидеть. Из ящика, где покойный Нгуен хранил свой арсенал, бывший опер прихватил «АКСУ» с подствольником, «макаров» в заводской смазке и, подумав, – гранату «Ф-1». Миниатюрный дамский «браунинг» в счет не шел: это было оружие самозащиты.
Вернувшись в Ульяновку, Голенков извлек из погреба совершенно обезумевшего Зацаренного и, вырубив его грамотным ударом за ухо, сунул в огромный багажник «Кадиллака». Смотался на заброшенную стройку, где и предполагалось бросить лимузин с трупом директора «Находки», и внимательно оценил местность. Подогнал туда же свой «Опель».
Портмоне Жулика, любовно обернутое целлофаном, лежало в «бардачке». Там же ждала своего часа граната-«лимонка». Завернутый в ветошь автомат был спрятан под сиденьем. «Макаров» и «браунинг» лежали в разных карманах куртки. Эдик мог не опасаться ДПС и ГИБДД – уличные мусора наверняка знали, кому принадлежит белый «Кадиллак», и потому вряд ли посмели бы тормознуть приметную тачку…
…Солнце лезло вверх. Делалось все жарче, и машина раскалялась. В автомобильной духоте запах бензина и оружейной смазки немного дурманил. Наконец в перспективе шоссе блеснула цинковая крыша мотеля «Ракушка». Подогнав «Кадиллак» к мусорке сбоку от мотеля, Голенков внимательно осмотрелся, извлек из-под сиденья автомат, сбросил ветошь и передернул затвор. Паркинг прекрасно просматривался из окон «Ракушки», так что случайные свидетели стрельбы из лимузина были обеспечены; автоматная очередь привлекла бы взоры любопытных. Антрацитно-черная тонировка стекол машины гарантировала, что свидетели эти не сумеют рассмотреть лица убийцы.