Пока Панфилов цедил свой кофе, соседи бурно обсуждали какое-то важное происшествие. Вначале Константин вообще не прислушивался к их разговору, но с каждой новой порцией пива голоса мужчин становились все громче и возмущеннее, и теперь все, включая бармена и официанток, стали невольными слушателями небольшой лекции на тему секса.
– Представляешь, Васек, какая сука эта Верка! – захлебываясь собственной слюной, верещал высокий красавец шатен с маленькими чаплинскими усиками. – Заразила меня трепаком! Что я своей благоверной теперь скажу? Она же каждую ночь требует от меня выполнения супружеского долга!
Собеседник шатена, маленький, юркий, как ящерица, мужичок лет тридцати пяти, притворно вздохнул:
– Трепак, говоришь? Ну, это, братан, ничего страшного. Сейчас знаешь сколько всяких лекарств. Были бы бабки! Вот со мной история приключилась, это да-а-а…
– Ну-ка, ну-ка, расскажи, – потребовал красавчик. Он мгновенно оживился, в затуманенных глазах появились проблески интереса, а губы искривились в сочувственной усмешке. Видимо, чужие беды отвлекали его от собственных проблем.
Васек был явно польщен повышенным вниманием к собственной персоне. То, что смазливая официантка навострила ушки и совсем забросила свои профессиональные обязанности, только подлило масла в огонь. Васек самодовольно крякнул, набрал в легкие побольше воздуха, сделал большие глаза и громким шепотом начал:
– Собрались мы с мужиками как-то в общаге. Я тогда со своей Маринкой был в разводе, ночевал где придется. А в тот вечер приютил меня старый дружок, Игорешка, может, знаешь?
– Не-а, – покачал головой шатен. – Не знаю.
– Как не знаешь? Он в роддоме работает!
– Акушером, что ли? – В голосе шатена послышалась заинтересованность.
– Да не акушером! – обиделся за приятеля Василий. – А этим, как его… Черт, забыл, как называется. Короче, младенцев осматривает.
– Педиатр?!
– Да сам ты педиатр! Его как-то по-другому называют… Ну да бог с ним. Главное, приютил он меня у себя в общаге на несколько недель. Ну я, как полагается, купил пузырь, закусь. Ну, чтоб замочить новоселье. Игореша помог мне стол накрыть. Сели, выпили по одной, а тут Петька подвалил, из соседней комнаты. У него жена смылась к родителям, и он решил тряхнуть стариной – погулять с дружками. Естественно, приперся не с пустыми руками. Короче, выпили мы первую, вторую начали, и вижу, заскучали мои парни. Да и самому как-то не по себе. Чего-то не хватает… Мы и музыку послушали, и телик посмотрели, а тоска никуда не уходит. И тут до меня дошло, отчего на сердце грусть-тоска: баб рядышком нету, вот отчего. Сказал мужикам, они признали, что я прав. Но где возьмешь этих баб в два часа ночи? Не на улицу же выходить да шалав снимать? И тут я вспомнил, что на пятом этаже живет одна повариха. Трахаться любит, просто страсть! И, что самое главное, никому не отказывает! Помню, лет пять назад мы с ней так зажигали. Правда, с тех пор столько воды утекло…
На лице Василия появилось блаженное выражение. Видимо, вспомнились жаркие ночки, страстные объятия поварихи и ее вкусные «ссобойки» из столовой.
– Ну, и что дальше? – нетерпеливо спросил шатен.
– А дальше я решил прозондировать почву у Игорька – где сейчас эта повариха? Думал, может, замуж вышла? Или уехала куда? Оказалось, что живет моя Тонька в той же комнате, на том же пятом этаже и по-прежнему мужиков страсть как любит. Ну, думаю, пойду, попытаю счастью. Пошел, приняла меня Тонька по высшему разряду, управился я с ней за пять минут…
– За пять минут? – разочарованно протянул шатен. – Так быстро?!
Васек смущенно потупился и ударился в пространные объяснения.
– Да, ладно, – махнул рукой его дружок. – Что ты краснеешь, как девица? С кем не бывает? Рассказывай дальше.
– А дальше больше – за мной к Тоньке на пятый этаж поплелся Игорек. У него эстафету перенял Петька. Между прочим, больше пяти минут там никто не задерживался… Короче, допили мы второй пузырь и, удовлетворенные, завалились спать. На следующее утро я, как полагается, отправился на стройку…
– А ты где сейчас работаешь? – перебил шатен.
– Там же где и раньше – на стройке, – в голосе Василия послышались раздраженные нотки – он был явно недоволен, что ровную нить повествования перебивают ненужными вопросами. – Так вот, вышел я на работу, чувствую, чего-то мне не по себе. Будто у меня лишай в паху вскочил. Чешусь, сил нет. Еле до вечера дотерпел, прибежал в общагу, хотел с Игорешей посоветоваться, все-таки он какой-никакой, да доктор. Смотрю, лежит мой доктор на диване и мирно так почесывает свои яйца. Никогда не замечал за ним такой привычки, а тут руку из штанов не выпускает. Я ему так и так, рассказал про свои симптомы. Он говорит – все, братан, хана, подцепили мы с тобой мандавошек. Беги, говорит, к Петьке. Если и он чухается, значит, во всем виновата Тонька. Я пулей к Петьке, и тот онанирует. Мат стоит на всю комнату. Рассказал я ему, что почем, а он хай поднял: жена завтра приезжает, что я ей скажу?! И так разозлился на Тоньку-повариху, что предложил ей отомстить. Я согласился, Игореша тоже. Пошли мы к этой стерве в комнату, схватили ее за волосы, выволокли на крышу. Раздели, к стулу привязали, и Петька ее дихлофосом облил с ног до головы, чтоб больше никого не заражала! А ты говоришь, трепак… Тут иногда в такие истории влипаешь, что не знаешь потом, как отмыться.
Константин Панфилов с трудом сдержался, чтобы вслух не высказать все, что он думает по этому поводу. История Василия оказала на него странное воздействие – в какой-то момент Панфилову почудилось, что его с головой окунули в дерьмо. Константина с детства приучили к тому, что к прекрасному полу надо относиться с уважением и оберегать женщин от всевозможных проблем. Всю свою сознательную жизнь он свято придерживался этого незыблемого правила и был твердо уверен в том, что на скользкий путь проституции женщин толкают чрезвычайные обстоятельства. А эти самые обстоятельства создает не кто-нибудь, а сами мужчины. Но в истории, рассказанной Василием, его поразило другое – неприкрытый цинизм повествователя и его уверенность в собственной правоте.
«Как можно брать на себя ответственность вершить правосудие? – подумал Константин, искоса поглядывая на раскрасневшегося от пива соседа. – Тем более когда ты сам не святой… Ладно, это меня не должно волновать. У меня своих проблем хватает. Черт, куда же запропастился этот чертов журналист?»
Оговоренные десять минут давно истекли, а Митя словно сквозь землю провалился. Константин уже всерьез пожалел о том, что не затащил журналиста в бар сразу же. Видимо, за это время Митя успел пораскинуть мозгами, проанализировать факты и решил вообще не являться на встречу.
«Я тебя все равно достану, идиот безмозглый, – незло подумал Панфилов, вставая из-за столика. – Прямо сейчас пойду в редакцию и не стану особенно церемониться».
Он вышел из бара и сразу почувствовал неимоверное облегчение. Возможно, потому, что избавился от неприятного общества сексуально озабоченного прораба и его дружка. Но через несколько минут Константину предстояло «плавно» влиться в еще одну, не менее неприятную компашку, в которой считается нормой среди белого дня курить марихуану и открыто демонстрировать свои сексуальные наклонности.