– Уже действующий. Как, впрочем, и ты.
– Не понял, – хлопает тот длинными выгоревшими на солнце ресницами. – Нас восстановили?
– Точно так. Пока четверых, а позже обещали восстановить весь отряд.
– А подробнее можно?
– Позже. Собирайся – я приехал за тобой.
Мрачный мужик внезапно повышает голос:
– Что это вы здесь раскомандовались?! Он, между прочим, спасатель и выполняет свои прямые обязанности – ищет тело погибшего человека! Кто вы вообще такой?
Достаю удостоверение с аббревиатурой «ФСБ».
Ознакомившись с разворотом, дядька молча возвращает корочки и становится еще мрачнее.
– Понимаете, Евгений Арнольдович, тут такое дело… – шепчет Игорь, – парнишка утонул. Почти сутки не можем найти тело. Здешняя протока между берегом и островами в самом широком месте – триста пятьдесят метров. И ничего – пусто!
Чешу загривок. У людей несчастье, и забирать с поисков опытного аквалангиста как-то некрасиво.
Интересуюсь:
– Какая видимость в воде?
– Фиговая. У берега – три-пять метров, на середине – до восьми.
– Да, это не северные воды Атлантики и Тихого океана…
В ожидании Фурцева довелось услышать разговоры спасателей из готовящейся к погружению смены. Из обрывков фраз я составляю приблизительную картину происшествия, а главное, выясняю место, где в последний раз видели парня.
– Ну-ка, обрисуй течение в протоке, – деловито приказываю Игорю.
Тот простирает руку, словно вождь, толкающий речь с броневика, и с минуту объясняет особенности поведения реки.
– Ага… – прикладываю полученную информацию к своим познаниям и опыту. Затем показываю на приличную заводь, что изогнулась на берегу лесистого острова ниже по течению от спасательной станции: – А там искали?
– Там? Нет…
– Аппараты еще есть?
– Обещали подвезти.
– Бери лодку, так поищем…
Начальник спасательной станции относится к моему предложению скептически: дескать, видали мы тут всяких умников. Однако под напором господ чиновников быстро сдается и сам везет нас на лодке к заводи.
Подходим к устью заливчика шириной метров сорок.
– На входе проверяли, – говорит Фурцев. – Ничего нет. И дно здесь довольно противное – илистое.
Лодка плавно заходит в пролив.
– Тормозни-ка, – прошу начальника и выдергиваю у него изо рта тлеющую сигарету: – Извини, брат, здесь не курят.
Кинув бычок в воду, внимательно наблюдаю за его поведением…
– Готов? – оглядываюсь на Игоря.
– Так точно, – отвечает он по-военному. – Откуда начнем прочесывать?
– А чего тут прочесывать? Небольшой хвост, отделяясь от основного течения, заходит на полсотни метров в глубь заводи и, ослабевая, закручивается в этом месте. Видишь, нашу лодку разворачивает, но не сносит?
– Верно.
– Ищи здесь, а я пройдусь до входа в заводь.
Надев ласты и маски, мы, как в старые добрые времена, опрокидываемся в воду…
Я не молод – мне тридцать шесть. Тем не менее мне удается выдерживать тяжелейшие психофизические нагрузки боевого пловца или подводного спецназовца – кому как привычнее. Если бы я служил в рядах американских «тюленей», выполняя задачи «Нэйви спешиал», то годика три назад был бы торжественно списан на берег и все это время попивал бы вискарик под воспоминания былых подвигов и приключений. В лучшем случае остался бы при деле с нашивками советника или инструктора центра подготовки коммандос, школы боевых пловцов или рукопашного боя. У них ведь за океаном все по науке, а у нас решения зависят от настроения очередного начальника-самодура.
Моя карьера стартовала в те далекие времена, когда брикет настоящего пломбира стоил двадцать копеек, чиновники ездили без мигалок, а простой народ верил Первому каналу. Мне постоянно везло: я рос здоровым ребенком и бесплатно учился в сильной школе; рядом с домом открылся общедоступный бассейн, и меня без проблем приняли в секцию подводного плавания. Три раза в неделю мама приводила меня туда за ручку и безбоязненно сдавала под опеку тренеру – добродушному здоровяку Вениамину Васильевичу, так и оставшемуся на всю жизнь непререкаемым и самым большим авторитетом. С ним мне тоже здорово повезло.
Позже, повзрослев, окрепнув и кое-чему научившись, я уговорил его взять меня с собой к теплому морю, где к привычному снаряжению добавилась диковинная штука – акваланг. С тех пор я заболел морем и стал постоянным спутником Вениамина Васильевича в глубоководном дайвинге. Так легкое увлечение, навязанное мамой, со временем превратилось в серьезную спортивную карьеру: я начал показывать неплохие результаты, пришли победы на различных чемпионатах и кубках.
К семнадцати годам я успел выиграть несколько серьезных чемпионатов в России и дважды занять призовые места на Европе.
Никто мне об этом не говорил, но, вероятно, на спортивных соревнованиях меня и приметили кадровики из Комитета госбезопасности. Аккурат к окончанию средней школы меня вызвали в Управление КГБ и предложили зачисление без вступительных экзаменов в Питерское высшее военно-морское училище. Долго я не раздумывал и вскоре уже примерял курсантскую форму. Затем в течение двух лет постигал азы военной службы с практикой на кораблях и подводных лодках.
КГБ тем временем реформировался и менял вывеску: КГБ РСФСР, АФБ, МБ, ФСК… К моменту моего перевода из военно-морского училища в закрытую школу боевых пловцов подоспел Закон «Об органах Федеральной службы безопасности Российской Федерации», на основании которого ФСБ становилась правопреемницей ФСК. Минули еще два года; сдав последние экзамены, я получил диплом с лейтенантскими погонами и был направлен стажером в недавно созданный «Фрегат-22».
Таким вот незатейливым образом спорт и обычное хобби переросли в дело всей моей дальнейшей жизни.
Видимость на самом деле отвратительная. Взвесь и мелкая органика, которую в изобилии несет теплая волжская вода, не позволяет рассмотреть детали далее пяти-шести метров.
Обшарив зигзагами приличную площадь, я появляюсь на поверхности, дабы отдышаться и прочистить легкие.
– Ну как? – не без сарказма интересуется начальник станции.
– Пусто.
– Оно и понятно, – подпаливает он очередную цигарку.
На втором заходе, пробыв под водой не более минуты, натыкаюсь на несчастного паренька. Тело покоится недалеко от берега: ноги под притопленной корягой, сам парит в нескольких сантиметрах от илистого дна; длинные волосы колышутся плавным течением… Много я повидал смерти под водой – вроде и душа в этом смысле загрубела, а за пацана становится чертовски обидно: ну как же так, почему ж ты не выплыл? Ему лет шестнадцать-семнадцать – вся жизнь была впереди, а оно вон как обернулось.