Я отнес его, как чемодан, болтающего конечностями, поближе к свету, бросил на пол, вытер брезгливо руки о штаны.
– Веревка нужна? – хмуро поинтересовался Корович, роющийся в зловонном хозяйстве пещерных обитателей.
– Давай.
Он бросил мне двухметровую скользкую бечеву, измазанную кровью. Превозмогая отвращение, я сделал петлю, затянул существу горло. Второй конец обмотал вокруг кулака. Он захрипел, стал брыкаться. Я носком ботинка перевернул его на спину. Из какой это области? Отвратительное человекообразное существо неопределенного пола, вполне достойное пера Лавкравта или Дина Кунца. Неужели легенды о пещерных гномах имеют под собой основание? Тощий, с выпирающими ключицами, искривленным бородавчатым носом, угловатым черепом, длинными седыми волосинками, торчащими из щек и носа. Особо украшали существо вырванные с мясом ноздри и засохший шрам на лбу глубиной до мозга. Лоботомию делали?
– А ты милашка, ей-богу… – я поднял одной рукой автомат. – Но на роль супермонстра, извини, не тянешь.
– Не убивай… – захрипело «божье» создание, вертясь, как грешник на сковородке. – Не убивай, чего мы тебе сделали…
Действительно, какое я имею право нарушать «природный баланс», не мной установленный и существующий независимо от моего мнения о нем?
– Да, я догадывался, что ты умеешь говорить, – признался я. – Расклад такой, дружок. Ты нас мгновенно выводишь к Гиблому лесу, и только так ты сможешь сохранить свою особо ценную для общества жизнь. Скажешь, что не знаешь дорогу, – убиваем прямо здесь…
– Да-да, я выведу… – запрыгало существо. – Но пообещайте, что не убьете меня…
Корович отвесил ему такого пенделя, что натянулась веревка. Людоед ползал по полу, выплевывая выбитые зубы, что-то шепелявил опустевшим ртом. Корович виновато развел руками.
– Прости, Михаил Андреевич. Геев не люблю, каннибалов не люблю – такой уж я по природе…
Ночь закончилась, в сущности, неплохо, если не считать, что в одном из смутных переходов мы подверглись нападению аналогичных тварей – то ли слишком голодных, то ли испытывающих «корпоративную» солидарность. Эти адепты хаоса и тьмы бежали за нами с крысиным писком. Корович разрядил в них целый магазин, а когда стенания и возмущенный гвалт остались позади, начал ворчать, что так никаких патронов не напасешься – в активе остался последний магазин, и теперь, хочешь не хочешь, придется стрелять одиночными. Несколько раз наш «поводырь» порывался удрать, но эти попытки не прибавляли ему здоровья. Прикасаться к этому дерьму не хотелось совершенно, поэтому я работал ногами – в полном соответствии с нашими джентльменскими договоренностями.
Ночь стремилась на убыль, когда мы вывалились из подземного хаоса под звездное небо. Перед нами простиралась свалка из камней. Чуть поодаль чернел лес – сплошная стена леса, никаких скал… Гоблин тащил поводок, как собачка, но когда мы оказались на свежем воздухе (неужели кислород так пагубно действует на этих тварей?), внезапно занервничал, начал прыгать, каркать, что он свою часть соглашения выполнил, пора бы и нам выполнить свою.
– Щас выполним, – сказал Корович, поднимая автомат. Гоблин заревел дурным матом, рванулся так, что я упал, покатился по острым камням, веревка сорвалась с кулака. Проводник стремительно умчался. Несколько раз его горбатое тельце мелькнуло между камнями, а потом со свистом растворилось в пещере. Корович побоялся стрелять – и это правильно, местность незнакомая, притопает вся здешняя «кунсткамера» дружными колоннами… Мы бежали по склону, придерживая Анюту, у которой заплетались ноги, а в голове царил здоровый молодой сон. Не уберегли – вбегая в лес, упустили из вида, она влетела с разгона в пенек. А потом каталась по земле, забыв про сон, кричала, что теперь она калека, и ничто уже не поможет.
– Ампутация, Соколова, только ампутация, – бормотал я, привычно взваливая девицу на плечо. – Ампутация всегда помогает…
На наше счастье, это был проходимый лес, состоящий из кедрача и лиственницы. Мы углублялись в дебри, брели по сухой траве, а куда – ноги сами знали. Корович радостно сообщил, что он исследовал мох под деревом, и можно с уверенностью сказать, что представитель «нетрадиционной гастрономической ориентации» не обманул – мы движемся точно на юг. Я хотел уйти как можно дальше от дурного места, а потом упасть и провалиться в сон (хуже уже не будет). Примерно через полчаса прогулки во тьме с Анютой на спине (Корович деликатно предложил свои услуги, но я отказался, аргументируя свой отказ тем, что своя ноша не тянет) мы выбрались на освещенную луной поляну. И обнаружили две вещи. Во-первых, маленькую речку, во-вторых, полузавалившееся охотничье зимовье (а может, летовье) из обросших мхом бревен. Анюта выбралась из спячки и, прихрамывая, присоединилась к нашей «экспедиции». Мы обошли избушку, затем открыли висящую на одной скобе дверь. Исследовали тесное пространство с выставленным оконцем, два топчана с ворохом истлевшей мешковины, странное украшение на стене – покрывало с оленями в дырках, означающее, видимо, ковер… а дальше ничего не помню.
Я очнулся от яркого солнечного света, бьющего в разбитое окно. Корович храпел на топчане, отвернувшись к стене. Под мышкой храпела Анюта. Несколько минут я постигал, что мы живы, покой не нарушен, и жизнь не такая уж безнадежная штука… Я начал выбираться из вороха «приятно» пахнущего тряпья. Анюта протестующее замычала, потянулась за мной, распахнула глаза, в которых застыл апокалипсис, сказала с ужасом:
– О, боже, снова будущее наступило…
И опять захрапела. Я забрал автомат, на цыпочках вышел, поскрипывая догнивающими половицами. Ласковое солнце приятно пригревало. Я прислонился к стене, чувствуя, что слабею, опустился на корточки. Зимовье было заброшенным, его наличие говорило о том, что на расстоянии не далее дневного перехода когда-то проживали нормальные люди, добывающие себе нормальное пропитание. Зеленела травка, душистый клевер тянул к небу синие цветочки. Лес не казался ужасным и неприступным. Красавцы кедры окружали поляну, пушистым ковром стелился папоротник. Пели пташки на разные голоса. В пятнадцати шагах от избы – за травянистым обрывом – протекала речушка. Звонко журчала вода на перекате. Я спустился с просевшего крыльца, подошел к обрыву. Зверски захотелось есть. Я хлопнул по карману – зажигалка была. Река, невзирая на малую ширину, была достаточно глубокой – дно, во всяком случае, не просматривалось. Екнуло сердце – выше по течению взыграла рыба, отнюдь не мелочь. Проплыл блестящий серый «балык», мелькнул хвост… Я бросился к дому, выгреб из-под крыльца изъеденную коррозией рухлядь: старую лопату, ножовку без зубьев, сломанные грабли, истлевшую сеть, расползшуюся у меня в руках, велосипедную цепь… Всё это плохо ассоциировалось с рыболовными снастями. Я подкинул в руке насквозь проржавевшую мотыгу. С одного конца еще торчал железный клык.
Когда зимовье огласилось старческими стонами и на пороге появилась взъерошенная Анюта, я сидел на корточках у воды, держал на изготовку мотыгу и, закусив губу, ждал, пока мимо кто-нибудь проплывет.
– Здравствуй, страна… – прохрипела она утробным голосом, стекла с обрыва, опустилась на все конечности и поздоровалась с собственным отражением в воде. Увиденное потрясло женщину до глубины души, она отпрянула, сделав квадратные глаза, и жалобно заныла. Под мотыгой что-то юркнуло, я ударил по воде. Промазал! Брызги полетели в разные стороны.