— Вам легко говорить, — истерично засмеялся дипломат. — А мне приходится ужом извиваться и склеивать все так, чтобы русские ничего не заподозрили. У меня уже нет поводов для отказа в высылке буксиров! Русские не такие уж идиоты. Еще один отказ с моей стороны, и они не просто начнут подозревать нас во всех смертельных грехах, но и завалят демаршами.
Дивьез сверкнул глазами в его сторону.
— У вас что, совершенно иссякла фантазия?
— Энергетический кризис — горючего нет, очередной революционный праздник, забастовка буксировщиков, — тут же начал подсказывать военный разведчик. — Да мало ли еще почему.
Внезапно он хлопнул себя по лбу и вскочил, улыбаясь во все тридцать два зуба.
— Какова была одна из главных причин, по которой мы не выпускали их из порта? Напомню, не напрягайтесь! Они ведь перевозят опасный груз! Взрывчатка, ракеты и прочая гремучая дребедень. Вот и сейчас надо сыграть на этом, мол, не рискнем вытаскивать судно с такой начинкой, пока на нем есть люди!
— А что, идея неплохая, — Дивьез задумчиво почесал гладкий, как колено, затылок. — Только уж очень подозрительно получается, больно мы на эвакуации настаиваем. Может, проще согласиться на их условия, а вместо буксира послать туда командос и перебить этих придурков? А дальше — по плану. Хороший взрыв — и никаких следов! И нырять в этом районе им не позволять.
— Тоже недурная мысль, — согласился его коллега, а дипломат со стоном схватился за голову. Генерал давно уже держал этот план как запасной. Только вот применить его, не посоветовавшись со своей правой рукой, он не решался. Хитрая бестия Суарес всегда все просчитывал на несколько ходов вперед. Ему можно было подавать самые безумные идеи, а он лучше любого компьютера прогнозировал, чем та или иная затея закончится. Прогнозам же других генерал не доверял ни капли. И именно по этой причине он счел разумным еще потянуть время якобы с целью выждать, а вдруг русские передумают. Об этом он и сообщил собравшимся.
— Хорошо, — властно заявил он, высоко задрав свой тройной подбородок. — Мы же не звери какие-нибудь, поэтому не будем лишать несчастных русских моряков последнего шанса на спасение. Предложим им еще раз убрать людей с судна. Чем черт не шутит, а вдруг они согласятся? А вот уж если опять откажут, сами тогда виноваты. Согласны?
Дипломат только развел руками: мол, не вам же, конечно, военным тупицам, вести переговоры с русским посольством, опять на мне вся грязная работа. Коллега же принял решение генерала с неизменно положительным настроением.
— На том и порешим!
Попрощавшись с Дивьезом, гости покинули генеральский кабинет, даже не взглянув на бледного летчика в приемной. Как только за ними захлопнулась дверь, секретарь опять скривил свою физиономию. Глядя сквозь взволнованного до предела майора, он нехотя процедил:
— Проходите! Генерал очень не любит, когда его заставляют ждать!
На негнущихся ногах пилот вошел в кабинет к высокому начальству и остановился у порога.
Он пятнадцать лет служил в морской авиации, а она всегда считалась элитой вооруженных сил! Не говоря уже о том, что летчики на Кубе вообще на вес золота. Причем почти в буквальном смысле. Ведь подготовка летного состава — чрезвычайно дорогое удовольствие. Но, стоя на пороге кабинета могущественного генерала, который одним жестом мог отправить его в свои застенки, он разом забыл про все свои заслуги и чувствовал себя новобранцем, только что приехавшим в полк.
Чуть не запнувшись от волнения на полуслове, он представился генералу, как того требовал устав, и стал мужественно ожидать своей участи. Страшный генерал пристально глядел на него из-за своего стола.
Дивьез уже слишком долго ничего не ел, общаясь со своими предыдущими гостями. Он начинал чувствовать голод, а когда он был голоден — это его раздражало. То, что он раздражен, заставляло его нервничать, а когда он нервничал, то страшно хотел есть. Этим он объяснял свой неуемный аппетит, который в данный момент как раз начинал разыгрываться. Тянуть время смысла он не видел. Жестом приказав пилоту сесть, он облокотился о стол, навалившись на него всей своей массой.
— Твоя задача, майор, провести разведку в районе крушения русского сухогруза, — начал он. — Меня особенно интересуют следующие пункты: крепко ли он застрял и не сумеет ли самостоятельно сняться с мели.
Поерзав на кресле, он вздохнул и продолжил:
— Заберешь оттуда нашего лоцмана и… его помощника, — он чуть было не ляпнул «моего помощника», но вовремя спохватился. Пилоту не обязательно много знать. Даже вредно. Дольше проживет. — Еще раз предложишь русским эвакуироваться с судна. Если согласятся — возьмешь по максимуму, сколько сможешь. Сразу докладываешь, чтобы вылетали за остальными. Твое командование в курсе… В любом случае доставляешь мне наших людей, уяснил? Выполняй.
С неописуемым облегчением летчик выскочил из кабинета. Он даже готов был расцеловать заносчивого секретаря, который, кстати сказать, в другой обстановке, может, и не отказался бы от такого предложения, учитывая хотя бы то, что он слишком часто посматривал на свое отражение в маленьком зеркальце, а в его столе лежали, кроме всего прочего, гигиеническая помада и тональный крем.
Теперь, когда майор стряхнул со своих широких плеч напряжение, как листву с осеннего дерева, он обратил внимание на чрезмерную для обыкновенного мужчины холеность секретаря. Усмехнувшись про себя, он подмигнул парнишке — в конце концов, у каждого свои недостатки, как говорится в одном известном фильме. Вырвавшись из мрачного здания, вертолетчик облегченно вздохнул, нацепил фуражку и решил, что обязательно напьется вдрызг, когда вернется с задания.
Борт российского сухогруза
Соленая морская вода струйками стекала по лицу Фернандо Гуэрильо, по его разодранной рубахе и шортам, образовывая вокруг его ног неровную лужицу, быстро подсыхающую под напором тропического солнца. Оно светило вовсю, было жарко, а тело лоцмана била крупная дрожь. Покачиваясь на непослушных ногах, он стоял на краю люка, ведущего в трюм. Перед ним грозно возвышался, отбрасывая на него тень, Сергей Павлов. Ему достаточно было ткнуть мизинцем в грудь лоцмана, чтобы тот снова свалился в разверзшуюся пасть ужасного трюма. И тогда повторится кошмар, выдержать который Фернандо уже не сможет. По крайней мере, кубинец был в этом уверен.
Глядя на его потрепанный вид, трясущиеся губы и безумные от страха глаза, трудно было узнать в нем того весельчака и балагура, который поднялся на борт. Мишин и Павлов внимательно слушали рассказ лоцмана. Заикаясь и сбиваясь, он пытался как можно быстрее выдать им всю информацию, которой владел. Ему очень не хотелось опять барахтаться в темном трюме, натыкаясь на мертвецов. Но вся беда была в том, что знал он совсем немного.
— Мне п-приказал посадить сухогруз на м-мель офицер кубинской военной разведки, который был здесь под именем Хуана, моего помощника. О том, что он будет с-стрелять и затопит трюм, я не знал.