Охранник неожиданно остановился, повернулся к Мариам и вскинул автомат. Мариам невольно вздрогнула:
«Вот и все».
– Дальше пойдешь сама. Прямо до стены, а потом повернешь направо, там увидишь свет!
Мариам послушно сделала шаг в темноту. Как только она свернула в другой туннель, тусклый свет факела за ее спиной исчез, поглощенный непроглядной тьмой, подступавшей со всех сторон. Она была такой густой и страшной, что почти ощущалась физически. Воронцова вытянула вперед связанные руки, чтобы не наткнуться на преграду.
Но вскоре показался свет. Перед девушкой был небольших размеров зал, в центре которого горел костер. На большом ковре с восточным узором сидел старик с белой бородой. Рядом с ним стоял тот самый молодой талиб, который представился ей на выставке преподавателем истории.
Мужчины оживленно общались, даже не замечая, что за их спинами стоит женщина. Мариам поняла, что охранник не соврал, а действительно отвел к главному и убивать ее не собираются. Поэтому она смело ступила босыми ногами на ковер и негромко кашлянула, чтобы обозначить свое присутствие.
– Что она тут делает? – занервничал Ахмуд.
– Погоди! – Старик небрежным жестом руки остудил пыл своего заместителя: – Присаживайся к огню.
Мариам опустилась на ковер, тот был очень мягким, словно под ним был еще точно такой же. Жар от костра приятно обжег ее замерзшее тело.
– Я знал, что ты придешь… Хочешь помочь своему сыну?
– Я всего лишь хотела попросить для него одеяло. Он замерзает, – подвинувшись поближе к огню, ответила Мариам.
Старик запустил пятерню в бороду и некоторое время накручивал волосинки на указательный палец, словно пытался связать из них косички.
– Как мать ты мне нравишься… Но вот как мусульманская женщина может ходить с непокрытой головой, без чадры… За это тебя следует наказать.
Мариам уже начала жалеть, что пришла сюда. Но дороги назад не было. Оставалось только ждать, что скажет благообразный полевой командир талибов. От его решения зависела не только ее жизнь, но и жизнь других заложников.
– Приведи сюда советника, – неожиданно приказал Ахмуду Абу Джи Зарак. – И пусть заложников переведут в сухую пещеру да разведут там костер.
* * *
На Баренцеве не было лица. Казалось, он вот-вот упадет в обморок. Наверное, если бы не Ахмуд, который поддерживал его под локоть, так бы оно и произошло.
– Ну что, Петр Владимирович, будете с нами сотрудничать?
Советник испуганно посмотрел на блестящее лезвие ножа, а потом перевел взгляд на старика.
– Вы же понимаете, что сделать это я не могу.
– А лишить женщину жизни ты можешь?
Баренцев сглотнул. Он хорошо понимал, что, если не согласится на сотрудничество с талибами, смерть Воронцовой будет на его совести и он никогда в жизни не простит себе этого. Конечно, если потом он и сам останется в живых.
– Если ты все еще сомневаешься, то я прикажу своим людям изнасиловать Мариам на глазах ее сына. Затем на глазах этой презренной женщины, – старик кивнул на Воронцову, – именующей себя мусульманкой, будем долго мучить ее ребенка. Сперва отрежем уши, потом пальцы на руках и ногах. А виноват будешь ты. Как потом с этим жить?
Советник был загнан в тупик. Выбора у него не оставалось.
– Хорошо, я согласен.
Абу Джи Зарак поднял руку, и Ахмуд усадил Петра Владимировича на ковер, взял в руки небольшую цифровую видеокамеру.
– Говори убедительно, – произнес он и протянул листок советнику.
Трясущимися руками Баренцев взял в руки исписанный лист бумаги и пробежался глазами по тексту. То, что он должен был произнести перед камерой, не лезло ни в какие ворота. Но, впрочем, советник хорошо понимал, что его «откровение» перед камерой окажется настолько невероятным, что в цивилизованном мире ему никто не поверит. Будет сразу понятно, что его вынудили оклеветать себя и свою страну.
Ахмуд нажал кнопку на корпусе камеры – загорелся красный огонек. Запись пошла.
– Мне, советнику российского посла в Кабуле, Петру Владимировичу Баренцеву, стало известно…
* * *
В предрассветном небе меркла последняя звезда. Растворялся в светлеющей синеве полумесяц. Показался яркий диск солнца, взошедший над вершинами гор.
Над плоскими крышами домов пронеслась стая ворон. Покружив некоторое время над площадью, обогнув минарет, птицы резко взмыли ввысь. Их карканье многократным эхом отозвалось в горах. На улицах поселка Аль-Молааман уже начинали появляться люди.
Майор Лавров прищурился от солнечного света и подошел к большой луже, оставленной вчерашним дождем. В мутной воде, как в запотевшем от пара зеркале, отразилось его угрюмое лицо, небритый подбородок. Комбат поморщился, словно выпил лимонного сока, и недовольно стер отражение, тронув его подошвой. Отражение дернулось, искривилось и пошло по воде кругами.
«Ну и морда у тебя», – хмыкнул себе под нос десантник.
– Авдеев, доложи.
– Больше никаких происшествий не зафиксировано, товарищ майор! – охрипшим голосом доложил Авдеев.
Как и майор, лейтенант всю ночь не смыкал глаз и был не прочь вздремнуть часок-другой. Он протер слипающиеся глаза.
– Хорошо… давай Бортохову буди, ей укол сержанту делать, а она все еще дрыхнет, словно не на службе, а в отпуске находится.
– Это легко, – усмехнулся Авдеев и зашагал к палатке.
– Да… как там британцы? – окликнул лейтенанта Лавров.
– Они тоже пост выставили.
– Зови Дугласа и его людей сюда, кофе попьем. У машин только двоих оставь, остальных возвращай. Днем талибы не рискнут напасть. – Лавров не удержался, широко зевнул и бросил взгляд на ярко-золотистый диск солнца, взошедший над зубристыми вершинами гор.
– Есть, товарищ майор! – Авдеев подошел к медицинской палатке и крикнул: – Бортохова!
Из чрева палатки донеслось невнятное ругательство.
– Я не сплю, – затем что-то упало, заплескалась вода.
Спустя несколько минут перед десантниками уже стояла приведшая себя в порядок Ольга Бортохова. По ее виду сложно было предположить, что вчера врач была пьяна. Сказывалась военная привычка быть назавтра «в форме».
Женщина зло взглянула на Лаврова:
– Чего уставился, майор? Не нравлюсь?
– Молодец, Ольга, – ровно ответил комбат и тут же добавил: – А насчет вчерашнего… так про это и вспоминать не стоит. Если, конечно, не повторится.
Бортохова демонстративно поправила прическу.
* * *
Свежий кофе обжигал горло, согревал желудок, а самое главное – бодрил. Комбат допивал уже вторую кружку. Сонливость, которая его мучила с самого утра, теперь улетучилась, в уставшем теле начинали появляться новые силы, а голова стала легкой и чистой, как пуховое перышко.