Командиру подлодки кавторангу Дулову только и оставалось, что трижды поплевать через левое плечо и суеверно добавить: «чтоб не сглазить». И вот когда программа испытаний оказалась исчерпанной, пришло время открыть очередной конверт, хранившийся в сейфе. Кавторанг озадаченно прочитал приказ – прибыть в подводном положении в заданный квадрат в расчетное время, осуществить всплытие и ожидать, сохраняя радиомолчание. Зачем это надо сделать, почему выбран квадрат в открытом море и чего именно следует ожидать – так и оставалось загадкой. Но во флоте, как и в вооруженных силах вообще, приказы не обсуждаются, их следует выполнять. А потому, когда Дулов появился на центральном посту, он скомандовал:
– Подъем на перископную глубину. Влево на двадцать градусов. Курс…
Штанга перископа скользнула вверх. Кавторанг раскрыл ручки и припал к новенькой резиновой маске, все еще пахнущей бактерицидной пропиткой. В пределах видимости не находилось ни одного судна.
Солнце уже клонилось к западу. По большому счету можно было идти в надводном положении на работающем дизеле, параллельно заряжая аккумуляторы. Заодно экипаж смог бы подняться на палубный настил и подышать свежим воздухом. Но опять-таки приказ нельзя нарушить, хоть и не чувствуешь необходимости его выполнять.
– Поднять шноркель, – отдал приказ командир.
Есть у субмарин такое хитрое приспособление – выдвижная телескопическая труба. Лодка остается на перископной глубине, а вот конец трубы поднимается над волнами. Можно и помещение проветрить, и запасы воздуха пополнить, и на дизель перейти.
Штурман уже обсчитал новый курс и доложил, что «Щука» прибудет в заданный квадрат к двум часам ночи.
Командир подошел к акустику, сидевшему за отдельной выгородкой. Лицо моложавого мичмана было напряженным. Он придерживал указательными пальцами закрепленные на голове большие наушники; глаза прикрывали солнцезащитные очки, через щеку тянулся бугристый, давно заживший шрам.
– Ну, что там у нас? – как-то совсем по-домашнему поинтересовался кавторанг, тронув мичмана Прошкина за плечо.
– Слышу только море, товарищ командир. Чисто и на воде, и под водой.
– Перейти на дизель, – отдал приказ кавторанг.
Заработали мощные двигатели, стала ощутима легкая вибрация.
Акустик «Щуки» был уникальным человеком. Наверное, подобного ему не имелось ни в одном военно-морском флоте мира. Вот уже два года, как Прошкин ослеп. Случилось это во время пожара на атомном ракетоносце, где он тогда проходил службу. Естественно, его, как инвалида, списали на берег. Но молодой подводник не сдался и через год тренировок уже пытался доказать военврачам, что вполне может вернуться на службу в военно-морской флот на должность акустика. Конечно же, от него отмахивались – никто из медиков не хотел брать на себя такую ответственность. К счастью Прошкина, о странном инвалиде по зрению доложили контр-адмиралу Нагибину. А Федор Ильич любил людей упорных, неординарных, ставивших перед собой недостижимые цели. Он первый отнесся к Прошкину с полным пониманием. Скидок на увечье не делал, его интересовала только профессия. Вот тут-то и оказалось, что слепота обострила слух у мичмана до сверхъестественных возможностей. Он безошибочно определял людей по звуку их дыхания, мог передвигаться в незнакомом помещении, ориентируясь на не слышное для обычного уха эхо, отраженное предметами. Правда, от финального эксперимента, предложенного самим Прошкиным, Нагибин отказался. Тот уверял, что может вести машину по городу в часы пик, лишь бы это был кабриолет, что позволяло бы различать звуки. И чем больше машин вокруг – тем лучше, легче ориентироваться, кто разгоняется, кто тормозит перед светофором, кто трогается. И когда Нагибин подбирал экипаж для будущей подлодки, он и предложил Дулову кандидатуру необычного акустика.
«Если согласишься, не пожалеешь», – пообещал контр-адмирал.
Теперь у командира субмарины отпали последние сомнения. Он был уверен, что Прошкин просто не способен ошибиться. Он даже услышит, как маленькая рыбешка проплывет мимо «Щуки», и непременно назовет ее вид и размер.
Аккумуляторы уже были заряжены, запасы воздуха пополнены. Субмарина прошла последние мили и оказалась в заданном квадрате. Стрелки на часах, как и обещал штурман, показывали два часа ночи. И хоть Прошкин вновь подтвердил, что других кораблей и судов поблизости нет, Дулов все же поднял перископ.
Ночь стояла туманная. Горизонт не различался, небо сливалось с морем. Небольшие волны прокатывались над лодкой, то и дело брызгая в объектив перископа. Дулов скомандовал «всплытие». Тихо загудели насосы, прокачивая балластные цистерны, наполняя их воздухом. Субмарина медленно всплыла и закачалась на волнах.
Какое это удовольствие – отдраить люк и почувствовать, как свежий морской воздух врывается в легкие! Дулов прекрасно понимал, что значит для экипажа, хоть на короткое время, выбраться из тесного нутра подлодки под открытое небо, дышать полной грудью, иметь возможность смотреть вдаль, а не в переборку, до которой рукой подать. А потому внутри «Щуки» остались лишь те, от кого зависела жизнедеятельность субмарины.
Туман понемногу густел, наплывал клочьями. Командир со старпомом стояли у боевой рубки. Экипаж прогуливался по палубному настилу, звучали негромкие разговоры. Звуки тонули в тумане, как в вате.
Кавторанг Дулов настороженно относился к своему заместителю-старпому. Он не мог еще точно сформулировать, что именно его не устраивает в капитане третьего ранга Олеге Решетникове. На первый взгляд более исполнительного человека было бы трудно отыскать. Не зря же Нагибин рекомендовал его командиру в заместители. Дулов любил людей инициативных, неординарных. Именно таким и был Решетников. Вот разве что слишком рьяно он относился к исполнению инструкций и предписаний.
– Игорь Игнатьевич, – негромко обратился старпом к командиру. – У меня есть на примете отличный акустик…
Решетников вопросительно посмотрел на Дулова, ожидая, как он отреагирует на вступление.
– Возможно, твой протеже и отличный специалист, но я целиком и полностью удовлетворен работой мичмана Прошкина. Так что подыщи другую субмарину, где с личным составом напряженка.
– Зря вы так, товарищ командир, – перешел на официальный тон Решетников. – Я же о деле пекусь. Мичман Прошкин идеален в штатной ситуации. А если, не дай бог, ЧП? Скажем, пожар, когда каждая пара рук на счету, а судьбу экипажа решают секунды.
– Типун тебе на язык, старпом.
– Инструкции и правила не от хорошей жизни пишут. За каждой строчкой и положением десятки загубленных жизней стоят.
– Старпом, – командир повернулся к Решетникову лицом. – Лет шестьдесят тому назад тебя бы назвали паникером и отправили бы в расход. А что насчет инструкций, то я могу тебе на досуге показать с десяток, которые одна другой противоречат. Другого экипажа у меня для тебя нет. Ясно?
– Ясно, товарищ капитан первого ранга, – вздохнул Решетников.
– Не так шумно вздыхай, Прошкин-то море слушает. У него от твоих вздохов в ушах заложит, да и подлодку нашу демаскируешь…