Теперь Верещагину хотелось наверняка убедиться, кому действительно принадлежат часы, украшающие волосатое запястье мента.
Глубоко затянувшись сигаретой, он, выдохнув струю сизого дыма, с ехидцей спросил:
– Парашютными прыжками увлекаетесь?
Физиономия толстяка побагровела от натуги:
– Не понял.
Верещагин охотно пояснил:
– Часы у вас знатные. Высоту показывают. Мы такие часики только у иорданских наемников видели. Тех, которые, прежде чем в чеченские банды податься, в спецназе короля служили. Лихие ребята, я вам должен доложить. У нас за честь считалось такой трофей раздобыть.
Толстяку мини-лекция не понравилась.
Он встревоженно оглянулся вокруг, смахнул капельки пота, выступившие на висках, и тяжело засопел, славно кабан, готовящийся перейти в атаку.
Не теряя момента, Верещагин ловко перехватил запястье Ибрагима, потянул его руку на себя. Теперь часы оказались перед глазами капитана. Процарапанная арабская вязь, за которой проглядывались буквы логотипа компании, были на месте. Часы принадлежали Плескачеву. Теперь Верещагин не сомневался. А значит, стоявший перед ним толстяк с бегающими глазками имел прямое отношение к его исчезновению.
– Чего ты? – Мент поспешил отдернуть руку.
Верещагин примиряюще улыбнулся. В его голове моментально созрел план, пока еще нечеткий, неоформившийся, но уже вполне определенный. И, подчиняясь логике этого плана, он многозначительно добавил:
– Кажется, я такие часы уже видел.
Но и толстяку нельзя было отказать в самообладании. Растянув губы в кривой ухмылке, Гаглоев пробормотал:
– Я это барахло на толкучке купил. У барыги одного. Ему на поддачу не хватало. Вот я и пожалел человечка.
Верещагин, сложив губы трубкой, выпустил тонкую струйку дыма. Пожав плечами, он равнодушно произнес:
– Повезло. Поздравляю с удачной покупкой.
Больше притворяться он не мог. Ему нестерпимо хотелось двинуть толстяку в пах, опрокинуть на землю и, наступив ногой на глотку мента, заставить выложить все, что он знал о Плескачеве. А то, что знал он многое, капитан был уверен. Стараясь не выдать себя раньше времени, Верещагин встал.
Уже в дверях его остановил оклик Гаглоева:
– Э… военный, курицу не дощипал. Можно пером подавиться.
Эта фраза прозвучала как недвусмысленная угроза. Верещагин обернулся и внимательно посмотрел на толстяка. В его холодных глазах помимо страха сверкала ненависть. А значит, игра началась.
Скрываясь в доме, капитан бросил через плечо:
– У меня зубы, как у волкодава. Все перемелют…
Когда мент убрался, Верещагина нашла хозяйка дома. Тетя Вера слышала разговор двух мужчин. Не скрывая тревоги, она спросила сидевшего за столом офицера:
– Я Ибрагишке проболталась, что ты Жорика ищешь. Прости неразумную бабу. Надо было с тобой посоветоваться. Может, зря с ним балакала?
Капитан откинулся назад, раскачиваясь на задних ножках стула. Его лицо излучало абсолютное спокойствие. Теперь он управлял ситуацией, направляя ее в нужное русло. А это означало, что Верещагин был готов к любому ходу событий, развитие которых следовало ускорить.
Усмехнувшись, он тихо произнес:
– Нормально, тетя Вера. Ты все правильно сделала. – И добавил просительным голосом: – Ты, хозяюшка, пару ночей у надежных людей переночуй. Но только так, чтобы никто не догадался. А я за твоей усадьбой присмотрю…
Хозяйка молча всплеснула руками и тихо опустилась на стул.
– Ибрагишка руку приложил, – прошептала она.
Верещагин поднес палец к губам, предписывая этим жестом хранить тайну:
– Тихо, тетя Вера. Пусть все идет своим чередом. Я с этим делом разберусь…
На следующее утро капитан посетил «комок» в конце улицы. Анжела была на месте. Она проверяла накладные на полученный товар. Увидав Верещагина, девушка отложила бумаги и, открыв дверь, позвала посетителя внутрь.
– Идите сюда.
Оказавшись внутри тесного помещения, заставленного коробками и стеллажами с бакалеей, капитан не стал тянуть резину. Чрезвычайно серьезным голосом, не оставлявшим места для шуток, Верещагин сказал:
– Послушай, синеглазка, у меня к тебе огромная просьба.
Польщенная доверием и немного испуганная серьезностью тона, продавщица напряглась. На побледневшем личике веснушки Анжелы стали еще ярче. Она откликнулась с наигранной бодростью:
– Валяйте.
Подумав, с какого бока лучше изложить свою необычную просьбу, Верещагин спросил:
– Ты скоро Гаглоева увидишь?
– Да он каждый день за данью припиливает. Сегодня обязательно нагрянет, – ответила девушка.
– Вот и отлично. Когда придет, ты ему между делом сообщи, что, мол, вертится тут какой-то военный. Ищет солдатика…
Девушка послушно кивала, стараясь не пропустить ни единого слова. Казалось, что вот-вот она возьмет лист бумаги и начнет записывать указания офицера.
Тот между тем спокойным ровным голосом продолжал:
– …и что военный этот заприметил часы, которые вроде бы принадлежали пропавшему солдатику. А увидел он их на руке милиционера по фамилии Гаглоев, о чем и собирается сообщить в отдел собственной безопасности местной милиции.
Давая время освоиться с выданной информацией, капитан умолк, наблюдая за реакцией киоскерши. Анжела была девушкой смышленой и действительно не глупой. Она не стала грузить капитана лишними вопросами. Он втягивал ее в слишком серьезное и опасное дело, хоть и в роли статистки.
– Ты все поняла? – после минутного молчания спросил Верещагин.
Мотнув головой, да так, что собранные в пучок волосы взметнулись чуть ли не под крышу «комка», девушка отозвалась:
– Мне два раза повторять не надо.
Поглаживая в задумчивости гладко выбритую щеку, Верещагин на всякий случай предложил:
– Можешь отказаться.
Анжела с нескрываемым злорадством хмыкнула:
– Этого гада давно прищучить надо. А я что… мое дело маленькое. Слить информацию и отвалить в сторонку. – И с непоколебимой решимостью добавила: – Ты сам только зря не подставляйся. Этот хряк на все способен.
Стараясь хоть как-то наградить добровольную помощницу, Верещагин осторожно привлек Анжелу к себе, улыбнулся и крепко поцеловал в губы. Затем, не произнося более ни единого слова, вышел на залитую солнцем улицу. Остановившись, он посмотрел вверх, провожая глазами редкие облака, бегущие на юго-восток, к границе с Чечней.
«Возможно, мне предстоит провести парочку бессонных ночей. Если я, конечно, не ошибаюсь. Волки любят темное время суток», – подумал Верещагин, беря курс к дому.