— Бабке помочь. Крыша, забор, то, се. Ну и абрикосу собрать.
— Абрикосу? — расхохоталась Ия.
— Абрикосы, — покраснев, поправилась Элла. — Но у нас так говорят.
— Ну все, с Одессой мы пока завязываем! Живем московской жизнью!
И они пустились в загул. Он выражался в том, что Ия таскала Эллу за собой повсюду. В Москве летом театров было мало, в основном гастролеры из других городов, а еще девушки ходили в гости, в мастерские молодых художников, и раза два Ие с трудом удалась увести Эллу от нетрезвых представителей богемы, сразу пускавших слюни на столь юную, но зрелую красоту.
— Элка, ты пользуешься успехом!
— Да ну, они все старые!
— А как же Иван Аркадьевич? — подмигивала Ия.
— Ну его вообще, вспомнить тошно.
— Слушай, а если б ты была девушкой, ты бы Витьке дала?
— Да! — ни секунды не сомневаясь, ответила Элла. — Он знаешь какой…
— Соскучилась по нему?
— Ужасно!
— Душой или телом?
— И душой, и телом!
— И тебе в Москве никто не понравился?
— Нет! — решительно ответила Элла.
— Вот это любовь! Мне бы так влюбиться… Слушай, а у него телефон есть?
— У них самих нет, но у соседки, Инги Мироновны, есть. Она с его мамой дружит. А что?
— Не хочу, чтоб ты тут от тоски зачахла. Позвони, может, он прилетит хоть на денек, а?
В то время прилететь на денек можно было легко, билеты стоили недорого.
Элла вспыхнула:
— Правда?
— Конечно! Я вас тут одних оставлю, так что…
— Иечка, ты правду говоришь?
— Нет, вру! — рассердилась Ия. — Звони давай!
— Я лучше с переговорного…
— Ерунда, не разорюсь!
Элла готова была душу продать ради Ии. Дрожащими руками она набрала номер.
— Извините, пожалуйста, нельзя ли попросить к телефону Виктора Шебанова.
— А кто его спрашивает?
— Это его знакомая…
— Элка, это ты, что ль?
— Я, — почему-то испугалась Элла.
— Элла, деточка, забудь ты про него, опять его посадили, Витьку твоего. Забудь о нем, ты девочка из приличной семьи, а он… Хоть Маргарита и подруга моя, но парень у нее пропащий, у него глаз бандитский… Чистый урка, вот его позавчера и замели…
Элла выронила трубку.
— Что там? — встревожилась Ия, видя, как побледнела, даже, можно сказать, посинела Элла.
— Посадили… — одними губами проговорила Элла и рухнула на пол.
А через сорок минут ей пришлось вызвать «скорую». Потому что Элла корчилась от боли в животе… «Внематочная беременность», — поставил диагноз врач и увез Эллу в больницу.
Вызвали бабушку. Она примчалась и рассказала родственникам, что Витьку взяли в поезде Одесса — Москва, он шиковал в вагоне-ресторане, предварительно выкрав пухлый бумажник у толстяка, похожего на вороватого директора базы.
Но он оказался офицером КГБ. А поскольку это был рецидив, то парню, конечно, влепят на всю катушку. Все это она безжалостно выложила бледной, несчастной, зареванной внучке и добавила:
— Это счастье просто, что внематочная… Аборт был бы хуже. Но теперь ты понимаешь, что кольцо краденое?
— Нет! — закричала Элла. — Это его бабки кольцо, вернее, прабабки!
— Вранье! Ко мне его мать приходила. Не было никакой прабабки, набрехал он все! И ни в какой Овидиополь он не ездил, а мотался с дружками в Николаев.
— Нет, это вранье, он ехал ко мне в Москву… — рыдала Элла, чувствуя себя самой несчастной на свете. А еще у нее мелькнула одна мысль, показавшаяся ей недостойной, — ее ж теперь в школе задразнят, проходу не дадут… А может, и допрашивать станут…
Но тут бабушка сказала ей самое главное:
— Ты больше в Одессу не вернешься!
— Как?
— А вот так! Я нашла обмен, продала дачу и свой курень, и Люсик тоже с обменом помог, так что теперь у нас будет двухкомнатная квартира в Беляеве, спасибо Адику, он так помог…
И тут Элла вспомнила таинственные переговоры бабушки, какие-то бумажки с подсчетами… Значит, бабушка давно это задумала и Витька тут вовсе ни при чем?
— А как же папа?
— А что — папа? Ему однокомнатная досталась.
Ничего, съедется со своей подстилкой — и ладно.
Надо отдать ей должное, она на твою площадь не покушалась.
Вот так они оказались в Москве осенью восемьдесят третьего года.
Но рассказать об этом матери, этой чужой, холеной женщине, невозможно. И Элла просто сказала:
— Бабушка вышла замуж за Люсика, и мы все вместе перебрались в Москву.
— Но, насколько я помню, это было невероятно сложно, в Москву ведь, кажется, не прописывали?
— Да, непросто, но бабушка подключила всех родственников, как она сама говорила, землю с небом свела…
— А отчего… Как умерла мама?
— Сначала Люсик умер, он ушел с ночи в очередь за яйцами и не вернулся. Сердце. А бабушка еще пожила года три, а потом у нее обнаружили эмфизему легких, велели бросить курить, а она ни в какую… Последняя, говорит, радость в жизни осталась.., но это так, к слову… А потом она упала, сломала шейку бедра, но встала, начала ходить, а в один прекрасный день не проснулась… Врачи сказали, что она была очень-очень больна, сердце никудышное…
— Боже мой, боже мой! Эллочка, а что слышно про папу?
— Умер еще в девяностом году. Цирроз печени.
— Господи, как страшно… Значит, ты одна? Совсем?
— Ну у меня есть, как это называется теперь, бойфренд…
Элла сама чувствовала, что отвечает матери холодно, недобро, но ей просто не хотелось демонстрировать свою боль. Зачем? Не думала же мать, что все живы-здоровы и процветают.
— Но ты, насколько я могу понять, не бедствуешь? — осторожно осведомилась мать.
— Да нет, у меня все нормально. Я работаю, зарабатываю — не бог весть сколько, но жить можно.
— Ну вот мы и в Вене! Удивительный город, ты увидишь!
Город и вправду был красив, элегантен, но Элла почему-то сразу невзлюбила его. Ей казалось, что тут ей будет плохо, неуютно.
— Сейчас едем домой, там попьем кофе, ты устроишься — и обсудим наши планы. Я приготовила тебе разные проспекты, определишься, куда хочешь пойти. Сейчас в «Альбертине» прекрасная выставка Дюрера. В оперу я купила билеты… Ты любишь оперу?