Кажется, этот кобель к ней клеится, сообразил с неудовольствием Воронцов.
— Какой смех, какой голос! Вы танцуете? — вдруг спросил Тришкевич.
— Танцую вообще-то, но ведь музыки нет.
— А если я организую музыку, обещаете мне первый танец?
— Конечно!
— Если хватит рук обхватить ее за талию, — с невинным видом проговорила Лира.
— Слушай, ты, доносчица, собачья извозчица! — вскинулась Элла. — Я не посмотрю, что ты знаменитость, дам в нос — и вся твоя ринопластика развалится к чертям!
— Элла! — испуганно схватил ее за руку Воронцов.
Но тут вдруг раздались громкие звуки музыки, и не какой-нибудь, а самой любимой, Ава Нагила!
Элла с детства обожала эту мелодию, и даже пыталась играть ее на скрипке, несмотря на протесты бабушки Антонины Сократовны. Кто-то уже пустился в пляс, а к ней с довольной миной спешил Тришкевич:
— Годится?
— Еще как!
Что это был за танец! Она забыла обо всем, она была сейчас легкой как пушинка, казалось, она едва касается пола и половинка еврейской крови радостно, восторженно вскипает в жилах. Не было ничего, только она, музыка и сверкающие сумасшедшим весельем, влюбленные глаза Тришкевича.
В ней просыпалась такая радость жизни, какой она еще никогда не испытывала, и ей не было дела ни до Воронцова, ни до Зои Звонаревой, вообще ни до кого. Она любила жизнь и впервые любила себя в этой жизни. Сколько длится танец? Всего лишь несколько минут. И когда в конце Тришкевич схватил ее и сочно поцеловал в губы — от полноты чувств, раздался гром аплодисментов. Элла засмеялась и чуть не упала, у нее закружилась голова, но Тришкевич поддержал ее и шепнул на ухо:
— Браво, это был лучший танец в моей жизни!
Он подвел ее к остолбеневшему Воронцову и не менее остолбеневшему Махотину, — Ну, Элка, ты дала жару! — засмеялся Махотин. — В этом было даже что-то первобытное… Невероятно!
— Кстати, меня зовут Вася, — успел еще шепнуть Тришкевич, хотя вся страна, и в том числе Элла, знала его имя.
— А я вспомнил «Анну на шее», — пробормотал Воронцов.
— Да, Элка, ты классно трясла окороками, — ядовито заметила Зоя Звонарева.
Элла расхохоталась легко, от души, и даже не взглянула на нее.
— Нельзя так откровенно завидовать, мадам, — заметил насмешливо Тришкевич, — вспомните классика и учитесь властвовать собой!
Ах, как он мне нравится, подумала Элла. Прелесть, а не мужик.
Внезапно Воронцов властно взял ее под руку и отвел в сторонку.
— Что такое, Митя?
— Выходи за меня замуж! Завтра же!
— Что?
— Выходи за меня замуж!
Она глянула на него немного пьяными счастливыми глазами:
— Нет, Митя! Мне еще неохота на насест!