Андрей от слабости чуть качнулся, оперся на разодранную ногу и, не в силах стерпеть боль, сделал шаг в сторону. Вернуться в исходное положение стоило огромных усилий, но он снова встал.
– Тяжело, – согласился полковник. – Понимаю. А кому сейчас легко? Но, чтобы не перегружать твое сознание лишней информацией, я тебе скажу правду о том, что с тобой случится дальше. Прошу это принять как должное, иначе нам взаимопонимания не достигнуть. О побеге твоем, Андрей Алексеевич, никто не узнает. Но отсидишь ты у меня так, словно два-три года к сроку тебе набавили. А иначе несправедливо будет, согласен?
Если бы сейчас было озеро и Андрей стоял в нем по грудь… Он наклонил бы голову и пил, пил бы эту воду, пока она не опустилась бы до пояса. Выпил бы до дна, но нужно экономить. Остальное он выпьет ночью, потому что уже начинает понимать, чего ему теперь не будет хватать больше всего.
– Штрафной изолятор пустует третий месяц. Если не вдохнуть в него жизнь, он зачахнет и обвалится. Сколько же тебе там просидеть, Андрей Алексеевич, чтобы из твоей головы выветрились недостойные заключенного шестого барака мысли?.. Видишь ли, бывали времена, когда он функционировал с полной отдачей. Всякие в нем побывали: герои, ссученные, как вы их именуете, но ни один из них не вышел из изолятора здоровым телом и духом. Последний герой, который там маялся среди четырех стен, – зэк по кличке Бес. И не говори, что клички у собак, а у вас погонялы. Клички у вас, клички. Именно как у собак. Так вот, последний, кто решил сломать установленный тут порядок, был Бес. Кормильцев, если я не ошибаюсь. Был такой, задиристый. И что ты думаешь, Андрей Алексеевич? Десять дней! И когда он стал подыхать от голода, я пришел к нему и спросил: «Ты все понял, Витя?» – «Все», – ответил он. «И ты не будешь больше пытаться убежать?» – «Нет», – был ответ. И правда, все время до самого конца срока он был приветлив, смирен и спокоен. Десять дней, Литуновский. После человек либо умирает – а у нас очень большой показатель смертности на сто человек среди всех красноярских лагерей, либо берется за ум.
Литуновский не видел, но чувствовал ту маску, что сейчас наверняка наползла на лоснящееся лицо Хозяина. Даже догадываясь о том, что заключенный его не может видеть, он будет играть эту роль до конца. Летуну известен максимальный срок, после которого из спаренного с ледником помещения выволокли полуослепшего, сбросившего половину веса зэка с погонялом Гарсон. Две недели. Ровно тринадцать дней провел в темной, пахнущей плесенью одиночке арестант. Вода и хлеб, что дают человеку жизнь, едва его не убили.
Начальник думал. Это, право, был сладкий момент. Должен же кто-то ответить за бессонную ночь. Если суждено уйти в отставку здесь, а не в Крестах, то еще не хватало при этом страдать.
– Полагаю, девяноста суток хватит.
Литуновский чуть пошатнулся. Вика стояла перед глазами, но уже чуть поодаль, страдала, и было невыносимо смотреть на ее горе. Хорошо, что не видно четко черт ее лица. Они наверняка искажены, и при виде этой картины у Литуновского оборвалось бы сердце. Спасибо, господи, что не дал видеть…
– Но сначала тебя нужно подлатать. Врач сделает свое дело. Я не зверь.
Кто-то дикий, лохматый, с тоской в глазах завыл внутри Литуновского, и горло его стал сдавливать комок беспомощной, горькой тоски. Ноги, когда его вели в лазарет, казались резиновыми и лишними. Отпусти его сейчас, он не смог бы дойти даже до барака.
Бедовый, когда узнал, где взяли Летуна, казалось, обезумел.
С непонятной для жителей барака яростью, диким рыком и огнем в глазах он разметал оба яруса кроватей, стоящих перед ним, подумал, что можно сделать еще. Ему попалась под руку тумбочка, и он, подняв ее над головой, зашвырнул ко входу. Зэки видели Бедового в таком состоянии всего два раза за все время, пока он находился в шестом бараке.
Впервые это произошло года три назад, когда зоной еще заправлял Царь. Толян был практически на том же положении, и все время они были вместе. Порою Бедовый даже замещал смотрящего, когда тому было лень подниматься с нар. Именно тогда мужик с сомнительным для зоны погонялом Крысак усомнился в справедливости суда, проведенного Бедовым. Крысак задолжал в карты такому же мужику, а когда выяснилось, что отдавать нечем, запросил помощь на воле. Там быстро выяснилось, что никакого кафе за Крысаком не числится, зато значится около пятидесяти тысяч долгу, которые Крысак, нарушив все мыслимые и немыслимые правила, не отдал перед отсидкой. Если ты вошел на зону с долгом на воле, то сразу ставишь себя в положение человека, вызывающего неприязнь. Ни один деловой не посмеет сесть, не вернув долга. Тем более карточного.
Крысак же поступил именно так. Вскоре выяснилось и о призрачном кафе, где якобы заправлял в Казани этот крепкий молодой человек. И с долгами не разошелся, и народ в зоне обманул. И когда Бедовый, пользуясь данной ему властью, велел объявить Крысака фуфлыжником, тот взбунтовался и объявил Толяна «апельсином». Чтобы понимать, что значит это брошенное в лицо вору слово, нужно быть или законно коронованным, или хотя бы треть жизни пожить по воровским законам. И у Бедового слетела крыша. Царю потом долго пришлось выяснять, почему Крысак имеет такой похабный вид. Когда же выяснил, тоже немного возмутился. С тех пор Крысак не выходит из-под нар и занимается стиркой носков личного состава с бирками на груди.
И сейчас в подобном состоянии зэки увидели Бедового вторично. Конечно, им было не дано понять, что произошло и какие события последуют сразу после этого. Было ясно другое – грядут небольшие перемены, и предтечей их, несомненно, явился каторжанин с погонялом Летун.
– Вот сссука «красная»!.. – не унимался Толян, когда интерьер барака принял тот вид, когда переворачивать больше нечего. – «Ты, случайно, не знаешь?..»… Но этот-то, этот?! Твою мать, дурак!.. Сказал же, сказал ведь!..
Этих восклицаний вполголоса всем явно не хватало для прояснения полной картины происшествия. Все знали, что Летун пошел на «рывок». Все видели, что Бедовый кого-то костерит и при этом обращается еще к кому-то, виртуально существующему.
– Что-то нелады у нас, – тихо бросил Веретено Зебре. – Кабы чего не вышло.
Зебра молчал, тогда Веретено подсел к Покеру.
– Говорят, Хозяин Толяну войну объявил…
– Кто говорит? – очумело наехал Покер.
– А черт его знает.
– Тогда пасть захлопни и не гадай. А то тебе сейчас нагадают.
Веретено не успокоился и пошел искать правду-матку дальше. Из «дальше» ближе всех оказался Яйцо, но разговаривать с ним Веретено почему-то не захотел. Он нашел штопающего носок из собачьей шерсти, страдающего ревматизмом Колю Индейца. Коля когда-то, а если быть точным, то десять лет назад, трудился жокеем на питерском ипподроме и однажды не выдержал и захотел победы. Конь Каюр получил дозу метандростенолона, и Коля вместе с ним действительно пришел первым. Лавровый венок, премия, все дела… Проблема была лишь в несогласованности действий. Если бы Коля знал, что в тот день Паша Ломовой на трибуне поставил дуплетом: «Зеркало – первый, Каюр – последний», то вдвоем они, быть может, чего и сообразили бы. Но Коля не знал Пашу, зато Паша сразу спросил: