Скалы, глубоко вдаваясь в море своими причудливыми изгибами, создают бухту Заводскую. Название и поселка, и бухты возникло не так уж давно. Когда в 1944-м по воле вождя всех времен и народов из Крыма выселили татар, болгар, греков и немцев, а также представителей некоторых других национальностей, то, чтобы стереть память о них, многие населенные пункты потеряли свои исторические названия и стали называться Привольное, Светлое, Ленинское.
В бухте раньше находился филиал феодосийского торпедного завода. Правда, на первый взгляд ничего похожего на завод глаза отдыхающих увидеть не смогли бы. Его из поселка не заметишь, он как будто нарочно замаскирован самой природой. Недавно закрытое предприятие было выкуплено Багратом Манукяном, заявившим, что он построит на этом месте яхт-клуб.
На полупустом песчаном городском пляже местные мальчишки играли в футбол. Нестройные детские крики взлетали над морем, малолетние любители футбола носились у самой воды. Среди них бегал и сын Гасана и Лейлы, Роберт. Довольные родители, расположившись поодаль, на лавочке, с улыбкой смотрели на сына.
– Какой у нас все-таки хороший сын, – произнесла Гаджиева, с любовью глядя на мальчика. – Красивый, умный и добрый. Я так рада, что он другой. Ты видишь, как он отличается от своего дяди?
– Весь в меня, – с гордостью отозвался муж, приглаживая растрепавшиеся от ветра волосы.
– Как бы мне хотелось, чтобы хоть у него в жизни все было хорошо, – продолжала Лейла. – Чтобы он рос среди нормальных людей, а не среди убийц и негодяев.
Гаджиев невнимательно слушал жену, думая о своем. Позавчера хозяин отбыл в Турцию, оставив его здесь, как он выразился, «контролировать процесс». Теперь, несмотря на множество дел, было время поразмыслить. Хоть на короткое время капитан вышел из-под постоянного контроля хозяина. Жизнь и работу под началом Баграта Гасан всегда сравнивал с тяжелым прессом, который все время давит его, не давая возможности распрямиться. Теперь пресс остановился, пусть и ненадолго. Достав пачку сигарет, он закурил, выпуская дымок, который тут же рассеивался порывами ветра.
– Я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещал, – произнесла Лейла, внимательно глядя в лицо мужу.
– О чем ты, дорогая? – безмятежно поинтересовался Гаджиев.
– Я хочу, чтобы наш сын вырос другим. Чтобы он выбрался из этого зверинца. Уж если нам суждено плавать в море крови, то хотя бы Роберту мы должны обеспечить другое будущее.
– Конечно, дорогая, я разделяю твои опасения, – осторожно начал Гаджиев, – но что ты предлагаешь?
– Предлагать должен ты, как отец. Нужно вытащить его отсюда.
– Но как ты это себе представляешь? Ведь не можем мы все бросить. На что мы будем жить? Я отставной офицер. Да, сейчас у нас есть все, но если я уйду… Да и не отпустит нас никуда твой милый братец. Тебе что, напомнить, как он поступает с теми, кто хотел бы выйти из дела?
– Мы можем отправить Роберта учиться за границу.
– Я подумаю об этом, обещаю, – успокоительно сказал Гаджиев.
Тем временем от слишком сильного удара мяч взвился в воздух и, подхваченный сильным ветром бултыхнулся в море.
– Ребята, я достану! – крикнул Роберт и, как был, в шортах, бросился в спокойную воду.
– Роберт, стой! – во все горло заорал Гаджиев и с перекошенным лицом бросился за ним. Жена, привстав, взволнованно теребила бахрому своего платка.
Через несколько секунд Гасан вытащил из воды упиравшегося мальчика.
– Я же предупреждал тебя, чтобы этим летом в воду не лез! – Казалось, что от возбуждения Гаджиева хватит удар.
– Папа, ты же сам научил меня хорошо плавать. – Мальчик недоуменно посмотрел на отца. – Да и здесь же совсем неглубоко.
Лейла, как истинно восточная женщина, поддакивала мужу:
– Отец знает, что говорит, и ты не спорь. Он взрослый, лучше знает. Раз сказано – не лезь, значит, делай так, как тебе говорят.
– Но ведь вы же здесь, рядом, – пожал плечами Роберт.
– Все, хватит препираться!
– Роберт, давай сюда мяч! – кричали мальчишки.
– Ладно, иди, – успокаиваясь, произнес Гасан. – Но смотри – в воду чтобы не смел лезть.
– Хорошо, – беспечно кивнул мальчуган и, ударом отправив мяч своим товарищам, устремился вслед за ним.
Гаджиев, отдуваясь, снова присел на лавочку рядом с женой.
– Ты замочил ноги, – произнесла она.
– Ничего, – Гаджиев махнул рукой и облизал губы.
Женщина, глядя на радующихся детей, вздохнула:
– Роберт, сынок… – и тихо добавила: – Боже мой, я как подумаю о том, что и здесь начнется такое же. Повсюду дети, ты только посмотри. Они же такие, как и наш сын. Просто сердце сжимается. Мне их жалко.
Дети самозабвенно гоняли мокрый мяч, и каждый новый гол в «ворота» сопровождался криками восторга.
Гаджиев, глядя на ребятню, произнес, как бы отстраненно:
– Между прочим, если с твоим братом-выродком что-нибудь случится, ты – единственная наследница. Весь бизнес в Аджарии – твой.
– О чем ты говоришь, мне об этом даже думать страшно. – Огнем полыхнули глаза жены. – К тому же мне кажется, что он всех нас еще переживет!
– Как знать, как знать, – задумчиво произнес Гасан. – На свете происходят самые неожиданные вещи.
Взяв в руки тонкий прутик, он неспешно принялся то ли рисовать, то ли чертить на песке. Лейла машинально следила за его движениями. На песке возникали какие-то причудливые линии.
– Я тебя не понимаю, – наконец встряхнулась жена. – Аллах запрещает убивать безвинных.
Гаджиев ухмыльнулся, покачав головой:
– А кто это безвинный? О чем ты говоришь?
– Все безвинные, кого Аллах сам к себе не призовет, – строго сказала жена. – И только ему решать, когда придет этот час.
– Ну, ты все со своей философией, – поморщился Гасан. – Жизнь – это тебе не Коран. Она куда сложнее.
– Сложнее? – повысила голос Лейла. – А ты не думаешь, как все просто, когда представишь, что здесь начнется уже этим летом?
Гаджиев открыл рот, чтобы ответить, но тут сверху из-за перил променада послышался надтреснутый и сварливый женский голос:
– Да что это такое?! Я же говорила вам не кормить моего Максимилиана всякой дрянью! Вы бы сами такое ели?
Гасан с Лейлой, оборвав разговор, обернулись. У перил стояла претенциозно одетая дама. Лицо ее, и так не особо миловидное, было еще покрыто и толстым слоем косметики. На вид ей было лет за сорок, а смотрелась она подчеркнуто декадентски: сигарета в длинном мундштуке, претенциозная поза, нелепая прическа. Дополнял этот впечатляющий «ансамбль» томик стихов Волошина в руке.
Подобные экзальтированные психопатки – не редкость в волошинских местах, то есть в Коктебеле, но здесь, в этом убогом месте, где обитают лишь нудисты, наркоманы и дикари, она смотрелась нелепо. На поводке она держала собаку-водолаза.