– Ну да, – сказал Полундра. – Я только не пойму… При чем здесь Исрафилов?
– Да притом, что производство и продажа бензина – это его вотчина, – отвечал Фаизов. – Он их крышует, и подпольных производителей, и автозаправки. За все это он берет те же самые десять процентов с навара.
– Десять процентов? – переспросил Полундра задумчиво. Ему начало казаться, что эти пресловутые десять процентов становятся притчей во языцех. – А откуда у вас такая уверенность насчет десяти процентов? Откуда вся информация?
Фаизов поднял голову, посмотрел на сидящего перед ним североморца пристально.
– Доказательств хочешь, старлей? – спросил он. – Изволь, будут тебе доказательства. Поезжай вот хоть сейчас на любую автозаправочную станцию, вот хоть прямо на выезде из Махачкалы. Пойди к ее хозяину и подними шум, что тебе продали некачественный бензин и у тебя полетел карбюратор. Пойди и сделай так. Узнаешь, что дальше будет.
– А что дальше будет? – не понял Полундра.
– Увидишь, – уклончиво отвечал старый азербайджанец. – Тебе же доказательства нужны… Обычно Исрафилов сам приезжает своих защищать, редко-редко, только когда очень занят, присылает кого-нибудь из своих прямых подчиненных…
– Вы уверены в этом? – спросил Полундра настойчиво, все еще не желая верить своим ушам. – Вы это сами видели или повторяете за кем-то?..
– Сам я не видел, – отвечал Фаизов. – Но знаю человека, который сам нарвался… И у меня нет причин ему не верить. Хочешь, сам съезди, проверь… Ты, старлей, сам посуди: откуда у Исрафилова такой дом на берегу Каспия? На зарплату офицера ФСБ выстроен, что ли? Ты был там, знаешь… И его жену видел. Такая тоже недешево стоит…
– Откуда про это знаете? – изумился Полундра.
– Да уж, знаем, – отвечал старый рабочий. – Попировали славно в тот вечер? Ну-ну…
Полундра некоторое время помолчал, рассеянно глядя на обшарпанный кухонный стол, на котором стоял остывший уже недопитый чай. Наконец он кивнул, словно соглашаясь с какими-то своими мыслями, поднялся из-за стола. Крепко пожал руку старому рабочему и его друзьям, поблагодарил за гостеприимство. Фаизов понимающе кивнул, проводил его к дверям.
По улице Полундра шел к армейскому «уазику», провожаемый напряженными взглядами временных жителей рабочего поселка. И хотя он не услышал сейчас ни единого обращенного к нему слова, у старлея возникло четкое ощущение, что все эти люди ждали большего от его приезда.
Исмаил тяжело вздохнул, пошевелился. Лежанка для сменщиков в кабине многотонной фуры была жесткой, узкой, того и гляди свалишься, да еще и короткой, протянутые ноги сразу же упираются в стенку. Так что устроиться на ней можно было, лишь свернувшись в клубочек. Как только эти шофера здесь спят?
Все тело ломило от перенесенных накануне побоев, самочувствие – хуже и быть не может, каждое движение причиняло боль. Исмаил перевернулся на бок, закрыл было глаза, чтобы еще поспать. Но сон больше не приходил. К боли от побоев прибавился еще и голод. К тому же доносившаяся откуда-то тихая заунывная музыка в восточном стиле досаждала ему, как надоедливая, вьющаяся около лица муха.
Открыв глаза, Исмаил некоторое время тупо смотрел на обшарпанный потолок кабины, потом перевел взгляд вперед. Насир, сменщик покойного ныне Шахфура, сидел на переднем сиденье и, бессмысленно глядя прямо перед собой, слушал радиоприемник. «Вот кому хорошо! – со злою завистью подумал Исмаил. – Нажрался, выспался, теперь сиди скучай… Никаких проблем…»
И не надо ему ловить американского профессора ихтиологии, с виду тщедушного и маленького, кажется, ногтем его раздавишь, а драться он умеет, как сам шайтан. И не надо ему держать ответ перед Сумейни, которому легко отдавать самые невозможные приказы…
Исмаил поднял голову, посмотрел на широкую спину сменщика покойного Шахфура.
– Насир! – хриплым и тихим голосом позвал он.
Сменщик тут же обернулся, спросил угодливо:
– Что, мой господин?
– Который теперь час?
– Скоро полдень, мой господин… Ты спишь уже почти двенадцать часов…
Тяжело кряхтя, Исмаил поднялся, сел на жесткой и узкой лежанке.
– Насир!
– Что, мой господин?
– Сходи принеси мне что-нибудь поесть…
– Поесть? Из еды вот тут у меня имеется немного мяса, пшеничная лепешка, молоко…
– Давай сюда все, что есть! – сказал Исмаил зло.
Он взял протянутые ему кусок лепешки, мясо, завернутое в старую газету, пластиковую бутылку с молоком. Стал жадно поедать, не глядя, толком не прожевывая и заглатывая большими кусками, чувствуя лишь один сплошной животный голод.
Сумейни говорил, что в Дагестане у него имеется резидент, с силой работая челюстями, думал Исмаил. Тот, что устроил теракт и обещал устроить второй. Правда, предупреждал, что человек этот очень ненадежен, действует главным образом в своих собственных интересах. Очень скользкий тип, в любой момент может предать. Сумейни советовал быть очень осторожным и, если можно, вообще никак не связываться с ним. Только если возникнет крайняя необходимость и положение окажется безвыходным. Что ж, думал Исмаил, положение теперь и в самом деле критическое, почти безвыходное. Шахфур, главный его агент и помощник, мертв, пал от рук профессора. Его сменщик и напарник Насир, хоть и ездил много раз и в Дагестан, и еще дальше в глубь России, по-русски знает только несколько фраз и переводчиком быть не может. Он сам, Исмаил, ни по-русски, ни по-аварски не знает ни слова. Что делать? Один в этой стране он был совершенно беспомощен.
Обращаться к тому резиденту было единственным выходом. Что ж, Исмаил постарается быть осторожным. Все-таки он не последний дурак и кое-что понимает в людях.
– Я пойду, Насир, – сказал он. – Мне надо позвонить. От машины никуда не отлучайся!..
– Как скажешь, мой господин…
Сидя за рулем своей большой машины, Насир отлично видел, как человек, которого покойный ныне Шахфур велел называть не иначе как «мой господин», вышел из ворот автостоянки, где который уже день подряд загорала их фура, пересек улицу, подошел к кабинке уличного таксофона.
Сидя в кабине, Насир мог наблюдать меняющееся выражение лица Исмаила. Сначала оно было настороженным, даже чуточку испуганным. Особенно когда он дождался соединения и начал говорить. Но с каждой сказанной и услышанной в трубке фразой лицо Исмаила прояснялось, а закончил он свой телефонный разговор и вовсе победно ухмыляясь.
Сирена взвыла надрывно, душераздирающе, в мощный громкоговоритель прозвучала команда остановиться.
Шамседдин Халифов выглянул через разбитое смотровое окно. Пограничный катер, на корме которого полоскался трехцветный сине-бело-красный российский флаг, на максимальной скорости мчался наперерез, разметая брызги по обеим сторонам своего корпуса.